– А об этом, – сказал я, – вам придется подумать особо. Шеф жандармов вы или кто? Начать можно с расследования махинаций при поставках в армию во время этой дурацкой войны. Вернуть в казну каждую украденную копеечку. И возражать вам никто особенно не сможет, ибо дело касается не каких-то там мужиков, а интересов государя-императора. Классовая солидарность вашего дворянства оказывается побоку, и самый толстый слой грязи вы с государства соскребете. В противном случае, если вы не справитесь с этой задачей, все наши старания повернуть развитие России к лучшему погибнут втуне, ибо через десять-двадцать лет может состояться матч-реванш, после чего все вернется на круги своя. Как я уже говорил вам и государю-императору Александру Николаевичу, за этот вполне обозримый отрезок времени Российская Империя по своей совокупной мощи должна превзойти всю Европу вместе взятую, или же ей грозит неминуемое поражение.
Еще никогда мне не приходилось испытывать такой досады, близкой к обескураженности. Вопреки всем прогнозам, дела в Крыму шли из рук вон плохо. Если раньше русские, не желающие признавать очевидного превосходства европейских наций над своим варварским народом, доводили нас до отчаяния своим упрямством, то теперь у них появился некий таинственный союзник, который приводит нас в ужас своим военным искусством. Несколько дней в Крыму творилось что-то непонятное и мои министры плохо скрывали свою растерянность, не в силах признать, что они ничего не понимают. И что хуже всего – нашим солдатам пришлось действовать против неведомого врага в полном одиночестве. Турки оказались трусливы и ненадежны, гнать в бой их можно только тыкая в спины штыками, а французы взяли паузу на так называемое «изучение ситуации», и все это время вели себя с неоправданной пассивностью, почти не оказывая помощи нашему экспедиционному корпусу.
А последние известия, буквально только что поступившие из Парижа, и вовсе привели наш кабинет в замешательство: союзник русских неожиданно перешел в наступление, наши войска под Севастополем оказались полностью разгромлены, потери просто чудовищны, все наши солдаты в Крыму погибли или попали в плен. При этом французские войска опять уклонились от боя, предоставив британских солдат своей судьбе. Что уж там и говорить, что и на меня лично все эти новости также подействовали крайне угнетающе. Нехорошее предчувствие скреблось в душе – слишком уж все это было странно и необъяснимо… Ведь кто бы мог подумать, что у русских вот так, вдруг, объявится какой-то неведомый союзник! Ведь мы сделали все, чтобы превратить эту нацию в изгоя и чтобы при слове «русский» начинали плеваться во всех столицах Европы.
Но об этом новом союзнике русских, некоей Великой Артании, никто прежде не слышал, а потому складывается впечатление, что это на нас ополчились все небесные силы во главе с Господом Богом, неожиданно встав на сторону России. Было в происходящем что-то иррациональное, тревожное, мрачное и тяжелое – словно черная туча заслонила своим краем солнце над нашей великой империей, грозя затянуть все небо и погрузить Британию в беспросветный мрак… Думаю, что эту смутную угрозу ощущали все, даже лорд Пальмерстон, который до последнего момента продолжал гнуть свою линию в отношении русских, и только сегодня, после того как стало известно о нашем поражении в Крыму, как-то примолк и стушевался.
Мой муж, который изначально был противником нашего участия в этой войне, пребывал в задумчиво-мрачном расположении духа. Когда он поднимал на меня глаза, то во взгляде его явственно сквозило: «Я же тебе говорил, Викки…». В Виндзорском замке воцарилась гнетущая атмосфера. Нет, траурных настроений не наблюдалось, но в воздухе повисла невидимая пелена тревоги… Единственный вопрос, который мы задавали Господу в своих молитвах: «Кто он – этот Великий князь Артанский мистер Серегин и чего он хочет от нашей старой доброй Англии?»
Несколько раз я собиралась поговорить с мужем, но что-то меня все время останавливало. Это «что-то» жило во мне, хоть я пыталась изничтожить, задушить его на протяжении многих лет. Но оно лишь пряталось, давая временную иллюзию, что его больше нет… На самом деле именно оно – такое живучее, что его можно было бы назвать вечным – оказывало на меня наибольшее влияние. Оно подобно цепкой лиане оплело мою душу, оно влилось в мой характер; и даже на лице своем я наблюдала признаки его существования… Я даже и думать не хотела о том, что оно так плотно засело в моей личности, при этом беспрестанно убеждаясь, что именно оно и является ее основной составляющей, что без него я была бы совсем другой. И, может быть, не только я, но и весь мир…