Север и Юг

– Успокойтесь, мэм, – сказала Диксон с напускным весельем. – Встреча с мастером Фредериком будет лучшим событием, о котором вы только мечтали. Я рада, что мисс Маргарет без всяких колебаний написала письмо. Я сама подумывала сделать то же самое. И мы надежно спрячем его, уж можете поверить! Нам нужно лишь отделаться от Марты. Пусть она съездит к своей матери, у которой недавно случился сердечный приступ. Марта пару раз говорила мне, что хотела бы повидать ее. Она просто боится просить у вас разрешения. Но как только мы получим весточку от мастера Фредерика, я позабочусь, чтобы она уехала. Ах, благослови его Бог! Возьмите ваш чай, мэм, и доверьтесь мне.

Миссис Хейл действительно доверяла Диксон больше, чем своей дочери. Слова служанки успокоили ее на какое-то время. Маргарет молча налила себе чай. Она пыталась найти тему, уместную для разговора. Как назло, ее мысли замерзали на лету, воплощая фразу Даниеля О’Рурка, которую тот произнес в момент, когда человек с Луны велел ему убраться с лунного серпа: «Чем больше вы просите нас, тем дольше мы не пошевелим и пальцем». Чем больше она пыталась не думать об опасности, которой подвергал себя Фред, тем сильнее ее воображение развивало эту идею. Мать была увлечена разговором с Диксон. Наверное, она уже забыла о том, что Фредерика могли поймать и казнить. Она забыла, что это по ее желанию, а не по прихоти Маргарет его вызвали в Англию. Миссис Хейл относилась к тому типу безответственных женщин, которые с легкостью отбрасывают любые ужасные перспективы, плохие допущения и опасные варианты. Примерно так же ракета отбрасывает искры. Но если искры попадают на горючий материал, то они сначала тлеют, а затем возгораются пугающим пламенем. Поэтому Маргарет, выполнив свои дочерние обязанности, без сожаления покинула комнату, спустилась по лестнице и вошла в отцовский кабинет. Ей было интересно посмотреть, как мистер Хейл и Хиггинс поладили друг с другом.

С самого начала разговора порядочный, добросердечный и старомодный джентльмен своей вежливостью и утонченностью манер неосознанно пробудил в собеседнике до сих пор дремавшую вежливость. Мистер Хейл обращался с людьми одинаково – ему никогда не приходило в голову менять стиль беседы из-за социального статуса человека. Он предложил гостю кресло и настоял, чтобы тот сел. В течение всего разговора он неизменно называл своего собеседника «мистером Хиггинсом», а не «Николасом» или «Хиггинсом», к чему привык этот «пьяный неверующий ткач». Впрочем, его гость не был горьким пьяницей и стопроцентным безбожником. Он пил, по собственному выражению, только для того, чтобы «утопить в спиртном горе», и был неверующим, потому что не нашел пока той формы религии, которая покорила бы его сердце и душу.

Маргарет была немного удивлена и весьма довольна тем, что оба мужчины вели серьезную беседу. Несмотря на столкновение мнений, они обращались друг к другу с мягкой вежливостью. Николас – чистый, опрятный и тихо говоривший – казался ей совсем другим человеком, совершенно не похожим на того бунтаря, которого она видела в его доме. Он пригладил волосы, слегка смочив их водой, привел в порядок шейный платок и, позаимствовав у служанки маленький огарок свечи, до блеска отполировал свои ботинки. Теперь Хиггинс убеждал ее отца в каком-то мнении – с тем же сильным даркширским акцентом, – но он говорил, не повышая тона и с доброй искренней улыбкой на лице. Мистер Хейл с интересом слушал своего собеседника. Когда Маргарет вошла, он обернулся и тихо придвинул ей кресло, затем быстро сел и кивком извинился перед гостем за то, что перебил его. Хиггинс тоже кивнул, приветствуя Маргарет. Она же поставила на стол корзинку с рукоделием и приготовилась к участию в разговоре.