Северная Корона. Против ветра

– Сам ты разгильдяй, – Ника продолжала рисовать на его животе, и парню все нестерпимее хотелось, чтобы они перешли к чему-то другому, более интимному, чем импровизированный боди-арт. – Зато я танцевала на первых курсах. В университетском танцевальном коллективе. И кое-какие экзамены мне ставили на халяву, потому что мы постоянно были заняты и часто уезжали.

– Да? – не знал такой информации парень. – И что танцевала?

– Исторические танцы, – ответила девушка. Ник отметил про себя, что недаром Ника достаточно изящна, а движения у нее плавные, но не медленные, а, наоборот, быстрые и очень приятные. Даже походка у нее такая. Неудивительно, что она занималась танцами.

– Исторические? Это те, в которые нужно переодеваться в специальные костюмы, имитирующие моду определенной эпохи? – показал свою осведомленность Никита.

– Ага, они. Между прочим, мы даже на балах специальных участвовали, – Ника не переставала водить кисточкой по телу парня, словно и не понимая, каким взглядом Кларский на нее смотрит.

– Я обожала кадрили. Это танец на восемь человек, то есть на четыре пары, хотя и на две тоже бывает, – пояснила девушка. – Особенно я любила кадриль «Летучая мышь». Такая классная атмосфера во время танцев была. Знаешь, Никит, – танец это не просто движения руками-ногами. Это иная форма общения.

– И почему же ты отказалась от такой привлекательной иной формы общения? – спросил Никита. Он танцами вообще никогда не занимался. Это было немужественно. Если уж хочешь чем-то заниматься, пусть это будет бокс или какое-нибудь восточное единоборство. А танцы – для женоподобных мальчиков, у которых много свободного времени. Так ему всегда говорили.

– Я разругалась в пух и в прах с нашей руководительницей, психанула и ушла, – честно призналась Ника. – Так, я почти дорисовала. Ты такая лапа с лотосом на животе, – она хихикнула. – Можно, я буду называть тебя няшей? Хотя ты ведь сам себя так захочешь называть, раз сладеньким себя называешь… – вспомнила она недавний их разговор.

– Что за няша? – не понял Никита, и девушка стала объяснять ему значение этого японского слова, которое все прочнее входило в словарный запас современной молодежи. После Ник, который, естественно, няшей себя называть запретил, наконец, увидел то, что изобразила на нем Карлова. Ему даже понравилось – на его животе, прямо над мышцами пресса, был нарисован бело-розовый цветок лотоса с оранжево-желтой сердцевиной, вокруг которого извивался темно-бордовый непонятный, но изящный узор, который касался его большого шрама на боку – как-то Ника нехило приложили кастетом, оставив отметину на всю жизнь.

– А ты все-таки неплохо рисуешь, – словно с сожалением сказал Кларский, оглядывая себя. – Мне нравится.

Он словно случайно задел рукой баночку с краской – ярко-оранжевой – и так же «случайно» провел вымазанными пальцами по футболке с треугольным вырезом Ники, которая в это время закручивала крышки баночек с красками с чувством выполненного долга.

– Эй! Ты что! – взвизгнула она. – Зачем?! Я из-за тебя грязная теперь!

– Так раздевайся и ты, – склонился к ней Никита. Девушка с недоумением подняла бровь.

– Зачем?

Он без слов обмакнул пальцы в другую краску и провел по груди и животу. Краски его заинтересовали.

– Снимай, – велел Никита тоном, которому нельзя было не повиноваться. Девушка стянула футболку и посмотрела на парня удивленно-смеющимися глазами. Ей было интересно, что он собрался делать.

– Ложись, – скомандовал ей Никита, впервые за много лет беря в руки кисточку и с интересом вертя ее. Логическое, левое полушарие недоумевало и спрашивало, а какую же пользу принесет то, что задумал Ник, а правое, отвечающее за творчество, подталкивало к этому.

– Даже так? Ого, – девушка послушно легла на живот, подложив по щеку правую руку. Ей нравилось происходящее. Укропу, видимо, тоже.

– Переворачивайся, – вновь велел парень.

– Раскомандовался, – занедовольничала Ника, но вновь сделала то, что хотел Кларский. Она перевернулась на спину.

– Мой личный сорт зелени, что ты там задумал?

– У тебя на животе тоже будет рисунок, – сообщил ей с довольным видом Никита. Он уже выбрал краску – алую – и теперь медленно водил по ней кистью.

– И что ты мне нарисуешь? – поинтересовалась лежащая Ника.

– Твою внутреннюю сущность.

– Да? Какую? – Девушка очень заинтересовалась этими словами. Никита склонился над нею и осторожно опустил кончик кисти на ее кожу, рядом с пупком. Девушке такие прикосновения – прохладные, короткие мажущие – очень нравились. Она никогда еще не была моделью для боди-арта.

– Роза, – коротко ответил Никита, неумело, но твердо водя кисточкой по коже.

– Роза? Потому что я такая же прекрасная? – радостно спросила Ника, раскинув руки в стороны, как морская звезда. У нее в голосе звенело от счастья. Проблемы на время забылись.