Северная сторона сердца

Мартин прошел мимо входной двери и чуть заметно кивнул, оставив ее позади. Повернул в сторону боковой части дома и двери на кухню. В руке он держал ключ, хотя необходимости в этом не было: Томас или Мишель, как всегда, оставили дверь открытой. Ленкс с досадой втянул носом воздух. Затем осторожно закрыл дверь и запер ее на защелку. Он не собирался рисковать из-за несвоевременного визита соседки.

Уже из кухни Мартин различал запах новорожденного. Его появление в доме казалось чем-то невероятным, как чудо. Пахло маленьким человечком, только что явившимся в этот мир. В другое время этот аромат означал бы обещание, подобное радуге в небе, что Бог бесконечно милостив и благословляет новую жизнь. Однако с того момента, как Ленкс узнал, что супруга беременна мальчиком, ребенок был предвестником конца, зловещим знамением, которое говорило о том, что пора сорвать с лица розовые очки. Охваченный отчаянием, он размышлял, не повторится ли все опять, не висит ли над ним проклятие, снова и снова затягивающее его в бездну ошибок и неудач, в которой его семья гибнет, а он, несчастная жертва обстоятельств, ничего не может с этим поделать и только молится за их души. Но, закрывая одну дверь, Бог открывает другую, и вскоре ему все стало ясно. Он начнет все сначала, и на этот раз его ждет успех.

Ленкс слышал, что семья собралась в гостиной. Они негромко переговаривались. Шепотом. Наверное, ребенок спит. Он вытащил револьвер, прижал его к бедру и пересек коридор.

Диван в форме буквы U, стоящий спинкой к двери, позволял видеть головы Томаса и Мишель. Они сидели по обе стороны от свекрови. Натали устроилась напротив. Зачарованно глядя на ребенка, она не взглянула, когда он поднял револьвер и приставил его к затылку свекрови. Бабушка, как обычно, должна была умереть первой.

Внезапно он услышал щелчок взводимого курка.

— Мартин Ленкс, поднимите руки; я агент ФБР, вы арестованы, — сказала Амайя у него за спиной, направив пистолет ему в голову.

Мартин поморщился.

Кэтрин, Мишель и Томас вскочили и бросились к Натали, сидевшей с младенцем с противоположной стороны дивана. Они в ужасе уставились на него. Младенец заплакал, Кэтрин тоже. Жена дрожала. Но больше всего его беспокоил мальчик. Он стоял неподвижно, пристально глядя на отца.

До него донесся голос дочери:

— Папа, что происходит?

Мартин посмотрел на детей и даже позволил себе улыбнуться:

— Все в порядке, родная.

Амайя вскипела: «Нельзя позволять ему говорить с ними».

— Молчите и повинуйтесь, Ленкс!

— Вы ошибаетесь. Я Роберт Дэвис, я не знаю никого по имени…

Женщины захныкали, плач девочки и младенца слился в один звук.

«Успокой заложников, немедленно!»

— Пригнитесь и не двигайтесь, скоро все закончится, — сказала Амайя.

Послушались все, кроме подростка.

«Сохраняй спокойствие, — сказала она себе, — у тебя все почти получилось».

— Мартин Ленкс, положите оружие на пол и поднимите руки. Повторять я не буду.

Мартин не опустил пистолет, но начал поднимать руки, медленно оборачиваясь.

«Нет, что-то неправильно». Мартин двигается, а он не должен двигаться, он поворачивается, он хочет ее увидеть. Мартину было пятьдесят пять, но он по-прежнему был худым и спортивным. Он ее испытывал, он хотел знать, сколько у нее сил.

— Стоять! — приказала Амайя, держа пистолет обеими руками. Всегда обнадеживающего контакта с оружием на этот раз было недостаточно. Девятьсот граммов «Глока», с которым она тысячу раз тренировалась, внезапно стали очень тяжелыми. Саласар чувствовала, как капли пота сползают с подмышек и между грудей.

Мартин был экспертом по рискам, аналитиком вероятностей. Человек не может смеяться над правосудием в течение восемнадцати лет, будучи недотепой, бездельником или сумасбродом. Других полицейских рядом не было; если б они были, то уже вмешались бы. Девчонка одна, и по голосу ясно, что она очень молода, наверняка неопытна, явно в стрессе — он чувствовал исходивший от ее тела запах пота и чего-то еще… Запах резкий и неприятный… интересно, что это?

Амайя уже знала, что с мальчиком будут проблемы, когда он увидит отца. Он стоял прямо и смотрел на Мартина настороженно, как на врага, и Амайя поняла, что между ними давно уже возникло напряжение. Подростки часто чутко улавливают родительскую психопатию, эта чуткость пробуждается в детях по мере взросления. В ее основе лежат внутренняя чистота и безграничная любовь, свойственные детству. Много говорилось о любви отцов и матерей к своим детям, но никто не умеет любить так, как ребенок, и поэтому никто не способен судить, как подросток.

— Она говорит правду? Ты хочешь убить нас, папа? — очень серьезно спросил мальчик. Слово «папа» прозвучало как издевательство.

Поза Ленкса заставляла Амайю перемещаться: не зайдя ему за спину, она не сможет скрутить ему руки, чтобы надеть наручники.

«Надеть на него наручники? Он не выпустит револьвер».

— Мартин Ленкс, бросьте оружие, это последнее предупреждение.

— Папа… — снова сказал мальчик.

— Заткнись, Томас, — ответил Ленкс, слегка повернувшись к сыну.

— Я не буду молчать, — возразил тот, делая шаг к отцу.