Северная сторона сердца

— Ты видишь ее такой, какой она хочет, чтобы ее видели.

— Я думал, ты порадуешься вместе с нами… — продолжал он, пропустив мимо ушей ее замечание.

Энграси удивленно покачала головой.

— Единственное, чего я хочу, это чтобы девочка была в безопасности.

Хуан встал, обогнул стол, подошел к сестре, наклонился и примирительно положил руку ей на плечо.

— Сестра, я бесконечно благодарен тебе за то, что ты заботилась об Амайе, когда Росария плохо себя чувствовала. Но теперь все в порядке, — с излишней убежденностью произнес он.

Энграси убрала его руку со своего плеча и встала. Они стояли лицом к лицу, почти вплотную.

— Нет, Хуан, Росария не в порядке. Она никогда не будет в порядке.

То, что произошло дальше, не должно было ее удивить, и все же она удивилась. Хуан развел руками, словно в глубине души ожидал этого, и отошел от сестры, не скрывая досады на то, что впустую потратил время и силы.

— Так я и думал! — воскликнул он.

— В смысле? — спросила она, задетая его словами.

— Росария предупреждала, что именно так все и будет.

Энграси покачала головой. Ее брат совсем болван. Она сделала два шага вперед, пока снова не оказалась с ним рядом.

— И что именно она сказала?

— Ничего… — трусливо пробормотал он.

— Нет уж, выкладывай, — потребовала Энграси, — я хочу знать, что у нее на уме.

Хуан поднял голову.

— Она думает, что ты слишком привязалась к девочке…

— Слишком? Ты имеешь в виду, слишком сильно? Ты правда считаешь, что Амайю можно любить слишком сильно? — решительно спросила она.

— Ты ведешь себя так, — продолжал он, — будто ты — ее мать. Может быть, потому, что у тебя нет собственных детей…

От изумления Энграси приоткрыла рот.

— Но ты не ее мать, о чем ты, кажется, начисто забыла.

Энграси посмотрела на брата так, словно видит его впервые.

— Круто она тебя обработала, раз ты даже используешь ее слова, — с презрением проговорила она.

— Энграси, тебе лучше свыкнуться с этой мыслью: мать хочет, чтобы ее дочка вернулась домой, и я тоже.

Она повернулась и посмотрела ему в лицо, чтобы у него не осталось сомнений в ее решимости.

— Ни за что.

Хуан кивнул, словно заранее ожидая именно такой ответ.

— Росария предупреждала, что ты откажешься. Поэтому она предприняла кое-какие шаги и посоветовалась с адвокатом. У тебя ничего не выйдет. Если ты будешь настаивать, то потратишь впустую время и деньги, но ничего не добьешься. Девочка — наша дочь, и она должна жить в своем доме.

— Ее дом здесь, — возразила Энграси, — и ты, кажется, забыл, почему она живет у меня и при каких обстоятельствах здесь оказалась.

Хуан невозмутимо посмотрел на нее, и на секунду ей показалось, что перед ней стоит Росария.

— Любой судья поймет, что мать была нездорова и не могла заботиться о дочери. Мы приняли это болезненное решение ради ее же блага. Ты знала это, и ты согласилась, чтобы Амайя временно пожила у тебя, пока Росария выздоравливает.

Лицо Энграси исказилось от гнева.

— Нет, ты привел ее ко мне не потому, что Росария больна, а потому, что она издевалась над ней, унижала ее и запугивала.

— Росария плохо себя чувствовала, — повторил брат как заклинание.

— А ты, ее отец, ничего не делал. Ты ничего не делал, когда она заставила ее изображать мертвую девочку. Ничего не делал, когда видел, как жена просыпается ночью, идет к постели и пугает ее, ничего не делал, когда она обкорнала ей голову ножницами…

Хуан взорвался.

— Она была больна! — крикнул он.

Энграси и бровью не повела.

— Ты ничего не сделал, потому что удобнее было закрыть глаза и подождать, пока не станет слишком поздно. Пока она наконец не…

— Это был несчастный случай! — снова крикнул брат.

— Ничего подобного! — крикнула она в ответ изо всех сил.

Хуан зажмурил глаза и стиснул зубы. Когда он заговорил, голос его дрожал от отчаяния:

— Нет, Энграси. Я много думал об этом, и все-таки это был несчастный случай.

Энграси снова подошла к брату и угрожающе ткнула пальцем ему в грудь.

— Ты говорил мне совсем другое в ту ночь, когда привел Амайю. Нет, Хуан. Про несчастный случай ты рассказал людям, которые видели, как ты выходил из пекарни с девочкой на руках и она была без сознания, вся перепачканная мукой. Ты говорил, что девочка оступилась и упала в корыто, ударившись головой. Это чертово вранье, но ты всем рассказывал эту историю и, похоже, сам в конечном итоге в нее поверил.

Каждое слово Энграси сопровождала обвиняющим тычком пальца.

— Когда ты принес мне Амайю, ты сел вон там, — сказала она, указывая на лестницу, — и признался в том, что произошло. Может, ты забыл об этом, но я — нет.

Хуан заплакал.

— Я видела Амайю и помню, как она выглядела тогда: раненая, измученная, испуганная… Прошли месяцы, пока она не научилась засыпать одна, не просыпаясь посреди ночи от собственного крика, так что ты можешь рассказывать эту чертову ложь кому угодно, кроме меня.

Хуан побледнел; казалось, он вот-вот потеряет сознание.

— Девочка забыла про это, — прошептал он, шмыгая носом. — Росария тоже. Почему бы и тебе об этом не забыть?

Энграси горько улыбнулась и покачала головой.