Северные новеллы

А вот и Варвара Терентьевна, незамедлительно подплывающая к моей байдаре, едва я отталкиваюсь веслом от берега. Судя по размерам, это взрослая самка (возможно, молодой самец, не в этом суть). Моржи вообще чрезвычайно любопытны, но сия дама, уверен, ко мне явно неравнодушна. Час, два ли часа сижу я, дёргая самодур, а Варвара Терентьевна ("Любопытной Варваре нос оторвали", отчество я взял с потолка) торчит в десяти метрах от байдары, высунув из воды морду и часть округлой спины. Буровики советуют признаться ей, что у меня на материке жена и двое детей, тогда, мол, она отстанет. Я не решаюсь: а вдруг не отстанет, напротив, разволнуется? Захочет обнять на прощание? Положит на борт клыки да перевернёт байдару! Любопытства ради моржи проделывают такие штучки с рыбаками. Нет уж, пусть остаётся в неведении. Правда, у меня есть шанс врубить "Вихрь" и спастись бегством. А вдруг мотор забарахлит?

Ну а если серьёзно, я не могу отделаться от мысли, что моржи послали Варвару Терентьевну наблюдать за мною, возможно, даже изучать меня. Ведь это только нам, людям, кажется, что царь природы — человек. Мы и мысли не допускаем, что лоси, белые медведи, моржи или северные вороны думают о себе то же самое…

Правда, красотою Варвара Терентьевна не блещет. Причёски никакой — лысина; из верхней губы торчат усы, смахивающие на пустые стержни от шариковой авторучки; глаза широко поставлены и навыкате, рачьи, вращающиеся, как на шарнирах.

За Варварой Терентьевной плавали две моржихи со своими недавно рождёнными чадами. Один был совсем маленький, с густым серебристым мехом, чуть больше метра длиной и весом с центнер; другой покрупнее, уже сменивший серебристую шубку на жёсткую бурую.

Детёныши бестолково били ластами по воде, пронзительно лаяли, коротко разогнавшись, торпедировали своих родительниц. Они просили покатать их. И вот моржиха, у которой был серебристый малыш, наконец обхватила ненаглядное чадо передними ластами, прижимая к груди, как младенца, заходила кругами. Детёнышу, однако, вскоре надоело кататься просто так, и он решил совместить приятное с полезным. Рывком перевернулся вверх ногами, то бишь ластами, и принялся под водою сосать мать; обычно он занимается этим делом на суше или на льдине. Глядя на соседку, и другая моржиха решила покатать своего малыша, но только другим способом. Бурый отпрыск ловко залез, оседлал загривок родительницы, крепко обхватил его передними ластами, и самка поплыла, набирая скорость. Мордаха бурого довольная, прямо-таки счастливая.

Мать всегда мать… Посмотрите на ту вон самочку, что завалилась на бок на льдине, подставив детёнышу все свои четыре сосца. И поза, и полузакрытые глаза, и слегка подрагивающий ласт — всё говорит о наслаждении, истоме кормящей матери. И рожает она в муках. Крепко опершись передними ластами о лёд, она корчится, извивается от боли, всё заглядывает вниз: не появился ли детёныш? Новорождённый вылетает на льдину подобно тяжёлому ядру. Мать трёт пуповину бивнем, пока не перетрёт её. Потом моржиха моет новорождённого в океане. Стаскивает в ледяную воду, полощет, как тряпку, а затем затаскивает обратно. Моржонок жалобно кричит…

А вон слева, возле самой кромки дрейфующих льдов, два самца что-то не поделили. Они с ворчанием плавают в полынье, внезапно начинают реветь, трубить, бить ластами по воде. Изредка то один, то другой бросается в атаку, всаживает клыки в бок или шею противника, лупит ластой по морде. И не дают друг другу возможности выбраться на льдину. А, ясно! На льдине самочка. Вот она, извечная причина раздора. Что ж, и между людьми такое случается…

В каждой группе, в каждой группке, как бы мала она ни была, всегда есть морж-сторож. Он не смыкает глаз ни на минуту, охраняя дремлющих сородичей. Так солдат стоит на часах, оберегая жизнь и покой своих товарищей, спящих в казарме.

Наблюдать за моржами можно бесконечно, не надоест, но мне нынче выходить в ночную, перед работой надо бы отдохнуть; я послал воздушный поцелуй Варваре Терентьевне и взялся за капроновую верёвку, намереваясь поднять якорь.

Громкий трубный рёв, звук опасности, раздавшийся почти одновременно из разных моржовых групп, заставил меня насторожиться. Ревели самцы-сторожа. Звери проснулись, заволновались, закрутили лысыми головами. И все посмотрели в одну сторону, туда, где на льдине, крайний в стаде, отдыхал молодой морж. Я прикрыл ладонью глаза от солнца, изрядно надоевшего и шпарившего почти с одинаковой яркостью круглые сутки. Ах, вон в чём дело! С противоположной стороны на льдину, для маскировки прикрывая дегтярный нос правой лапой, из океана выбирался белый медведь.

В том, что я увидел белого медведя, не было ничего поразительного. За полтора года буровики вдосталь насмотрелись на них, особенно голодной зимою, когда владыки Арктики в поисках пищи выгрызали заледеневшие объедки на свалке, как нищие в ожидании подаяния, подолгу стояли возле двери барака. Лошадь, завезённая на остров, думаю, удивила бы нас больше белого медведя.