Он спрыгнул с коня и полез под плащ, нащупав ладонями обеих рук круглые набалдашники рукоятей пистолетов… Микола резко выбросил руки, одновременно уперев стволы пистолетов усатому в грудь, а татарину в лоб. Солдаты опешили. Два выстрела слились в один громкий рваный хлопок и крик поверженных врагов. Конь князя дернулся, испуганно захрапев… Кмитич опустил дымящиеся пистолеты… Ветер тихо уносил белые рваные куски порохового облачка… Постояв с минуту молча, Микола оттащил в придорожные кусты обоих солдат, положил их там бок о бок, встал перед ними на колени и, не будучи, правда, уверенным, что они оба христиане, прочитал молитву:
— Божа, Ойца Нябесны, аддаем Табе ў апеку гэтых жаўнераў. Ты ведаеш ix працу i цяжкасці ix жыцця. Праз муку i смерць Твайго Сына, у якога яны верылі, прабач iм усе гpaxi i прымі ix да неба. Дапамагай мне весці годнае жыцце, каб мы магліпп сустрэцца у шчаслівай вечнасці. Амэн.
Микола поднялся с сухой травы и вернул на голову треуголку, надвинув ее низко на глаза.
—
—
—
—
—
—
—
Эти два солдата были первыми людьми, которых Микола убил на этой войне… «Странно, — думал Микола, — странно, что я вот так запросто пристрелил двоих человек. И странно, что за два года войны я до этого момента еще ни разу никого не убил… А отец убил более ста… Так стоит ли мне убиваться из-за этих двух? Но ведь я даже не знаю, как их зовут!.. Может, они хорошие люди? Боже, мы убиваем друг друга только потому, что какой-то царь решил завладеть не принадлежащей ему страной!»
— Ладно, — сказал мертвым солдатам Кмитич, — сейчас идет война, вас сюда никто не звал. Сами виноваты. Да и другого выхода вы мне не оставили.
Затем он снял камзол с похожего на татарина солдата, взял его треуголку, ремень…
— Ну вот, — сказал сам себе Микола, находя, что форма солдата ему в самый раз, только сукно заметно хуже — порвалось под мышками, пока он стаскивал мундир с убитого…
Облачившись московским служакой, Микола вновь перекрестился и вернулся к оставленному на дороге коню…
Мариенбург, чистый и метеный городишко, где даже зимой можно было купить живые цветы, представлял из себя Содом и Гоморру: то тут то там горели дома, бегали перепуганные жители, солдаты хватали девушек и даже пожилых женщин или же шатались пьяными, горланя песни, порой на непонятном языке… Городской замок, разрушенный, коптил черным дымом. Его взорвал капитан шведской армии немец Вульф вместе с солдатом Готшлихом, когда гарнизон Мариенбурга покидал крепость…
— Где дом пастора Эрнеста Глюка? — схватил какую-то женщину за рукав, спрашивая по-немецки, Микола. Перепугавшаяся было насмерть женщина чуть успокоилась и, заикаясь, начала по-немецки что-то быстро лепетать, указывая рукой. Микола понял лишь то, в какую сторону ему идти…
— И на том спасибо! — буркнул он, но второй местный житель, некий старик-латыш с клюкой, чей дом горел, указал уже более точно. Микола стремглав помчался по улице, заполненной кричащими людьми, дымом и пьяными солдатами. В дом пастора Глюка он успел как нельзя вовремя… Два солдата куда-то тянули из дома Марту — ее Микола узнал еще издали. На Марте Василевской было разорвано платье. Пастор Глюк, седовласый худой старик в протестантском черном одеянии, безуспешно пытался защитить девушку, что-то говоря солдатам то по-немецки, то по-шведски.
— Пошел вон, немчура! — один солдат толкнул пастора, и старик упал на ступеньки. Его шляпа слетела с головы, обнажая седые длинные волосы… Солдаты же с хохотом выводили во двор под руки плачущую и слабо отбивающуюся от них Марту с растрепанными волосами. И в этот момент в калитку вбежал Кмитич.
— Марта! — крикнул он и бросился к солдатам.
— Микола! — воскликнула Марта, также узнав Кмитича.
— А ну отпустите ее! — надвинулся на солдат оршанский князь.
— А кто ты такой, чтобы мы ее тебе отдавали? — нагло усмехнулся солдат с плоским лицом. — Сам ищи!
— В последний раз предупреждаю, отпустите ее! — Микола выхватил два пистолета и наставил на солдат. Но те, пьяные и осмелевшие, видимо, посчитали, что их просто пугает свой же.