Сезон дождей

– Конечно, – улыбалась Лиза. – После вчерашней встречи у лифта с твоим соседом тебе уже ничего не страшно.

– Именно, – буркнул Евсей Наумович. – Черт бы его взял с его собакой! – Евсей Наумович вложил в свое пожелание особый, известный лишь ему смысл.

И словно в резонанс с тайным смыслом его пожеланию бедолаге Аркадию, невольно втянувшему Евсея Наумовича в историю с убиенным младенцем, – раздался звонок в дверь.

– Кто бы это мог быть? – недоуменно произнес Евсей Наумович. – И так рано.

– Как – рано, Сейка? – подхватила Лиза. – Двенадцатый час дня. Когда мы с тобой легли вчера?

Звонок повторился. Злее и настойчивей. Словно имел на то законное право. И этим пользовался.

– Иду, иду, – подчинился Евсей Наумович. – Кто еще там? – он заглянул в глазок.

На площадке стоял мужчина. Шапка со спущенными ушками прятала его лицо.

– Афанасий?! Ты, что ли? – с досадой произнес Евсей Наумович, приняв мужчину за своего назойливого спасителя. – Чего надо-то?

– Дубровский? – вопросил незнакомый голос. – Примите повестку.

Дурное предчувствие комом набухло где-то в глубине живота Евсея Наумовича.

– Какую повестку?

– Отоприте, узнаете.

Евсей Наумович открыл дверь. В проем ввалился липкий морозный воздух.

– И распишитесь, – мужчина в шапке держал озябшими пальцами серый листок, ручку и ведомостичку для росписи получателя.

Евсей Наумович, не глядя, механически, поставил подпись-закорючку и принял серый листок.

– Вы ведь Евсей Наумович? – запоздало уточнил посыльный и в ответ на кивок Евсея Наумовича добавил: – Ну и морозец сегодня сорвался. А вчера чуть ли не весна стояла. – И, не дожидаясь лифта, поспешил вниз по лестнице.

Евсей Наумович захлопнул дверь и направился в кабинет за очками.

«Сон в руку, – бормотал он, разыскивая на столе очки. – Черные птицы, черные птицы. Не верь после этого».

Повестка предписывала Евсею Наумовичу Дубровскому явиться в Городскую прокуратуру по адресу: Почтамтская, 2/9, в комнату № 17 к следователю по особо важным делам – Мурженко Н.Ф. В случае неявки. И так далее.

2

Машинист поезда метрополитена весело нарушал должностную инструкцию.

– Паровоз идет только до станции «Чернышевская»! – объявлял он на всех встречных станциях от Технологического института.

Лица припозднившихся пассажиров светлели, они улыбались, не без лукавства поглядывая друг на друга.

– Паровоз?! – проговорила тощая гражданка с сумкой на коленях. – Я и забыла, как он выглядит, паровоз-то.

– Пьяный, наверно, – поддержал гражданку пожилой пассажир, что сидел рядом с Евсеем с газетой в руках. – Время позднее, вот он и вольничает без начальства.

– Двери закрываются! – не унимался машинист. – Люди, я люблю вас – будьте бдительны! Не забывайте свои вещи в вагоне поезда.

Вновь ветерком по вагону прошел смешливый ропот.

– Не боись! – отозвалась тощая гражданка. – Все мы бдительны!

– Да, все мы бдительны, – буркнул пожилой пассажир и добавил неожиданно: – Диссиденты.

Евсей скосил взгляд на раскрытые крылья газеты соседа-пассажира. Черный заголовок статьи колебался от вагонного сквознячка. «Позор клеветникам Синявскому и Даниэлю!»

Евсей уже давно просиживал до глубокой ночи у старенькой «Латвии», лавируя тумблером в писке и вое радиоглушилок. Так что Евсей был в курсе событий, да не он один. В обеденный перерыв каждый сотрудник отдела добавлял какое-нибудь словцо, а то и фразу из судебного процесса, выуженную из сообщений зарубежных радиостанций. Но вклад Евсея оказывался наиболее весомым – в районе Парка Победы, где он жил, слышимость оказывалась наилучшей. Физик Эрик объяснял это особой лакуной, в которой частота полезных радиосигналов давила частоту глушилок. Поэтому информацию Евсея в архиве ждали с повышенным любопытством. Московский писатель Синявский под псевдонимом Абрама Терца опубликовал за рубежом какую-то свою рукопись. Вместе с другим писателем, Даниэлем, взявшим псевдоним – Николай Аржак. Власти сочли эту публикацию злостной клеветой на советскую страну. И прокурор требовал впаять предателям-диссидентам соответственно семь и пять лет отсидки. Взбаламутив тем самым всю мировую демократическую общественность.