Сезон дождей

Раздумывая над этим, Евсей зашел в городскую библиотеку – там получали ленинградскую «Смену». Правда, газета давно не поступала в связи с общим бардаком, который захлестнул страну. Можно было обойтись и без газеты, но месяц отсутствия – срок значительный, когда каждый день преподносил сюрпризы, которые не могла представить самая изощренная фантазия. Поговаривали, что во дворе Большого дома, в котором размещался Комитет Государственной безопасности, жгут компрометирующие бумаги, и дым такой, что приезжают пожарники. Евсей этому не верил – слухи. Однако опубликованное решение Бюро обкома партии о возвращении православным Владимирского собора, превращенного властью в мерзкий складской свинюшник, наводило на мысль о серьезной панике среди большевиков – они добровольно никогда и ничего не отдавали, известное дело.

На сей раз крымская почта не подкачала. Едва Евсей развернул газету двухнедельной давности, как взгляд остановился на фотографии в черной траурной рамке. Внешность мужчины с волевым славянским лицом вызвала смятение – это же его тесть, каким Евсей его знал лет тридцать назад.

Некролог, подписанный «группой товарищей», извещал о кончине Сергея Алексеевича Майдрыгина, персонального пенсионера, несгибаемого члена партии, ветерана труда, фронтовика-орденоносца, видного общественного деятеля. Далее следовало соболезнование семье покойного и номер телефона для справок.

Кому как не Евсею был знаком этот номер! Евсей обошел несколько междугородних телефонных автоматов на приморском бульваре. Ни один не работал. Отчаявшись, он зашел в гостиницу «Ореанда» – здесь ему повезло. Разменяв полтора рубля на десять пятнашек, он принялся звонить в Ленинград. Натальи дома не было, а ее рабочий телефон в Городском банке Евсей не знал. Звонить Андрону бессмысленно, он наверняка в институте, а нарываться на невестку не хотелось. Придется звонить теще, Татьяне Саввишне. Но разговаривать коротко, по-деловому, будет неудобно, надо выразить соболезнование, выслушивать ее долгие объяснения. Пятнашек наверняка не хватит, надо разменять еще рубля три. Евсей вынул кошелек. Оставалось всего пятьдесят два рубля с мелочью. Билет на самолет до Ленинграда стоил тридцать девять рублей, ну еще полтора рубля на троллейбус до симферопольского аэропорта. А зачем звонить, если он собирается вернуться домой?! Тем более что похороны, судя по некрологу, состоялись две недели назад.

Евсей покинул гостиницу и не торопясь побрел по бульвару. Когда он только приехал в Ялту, голову кружил запах мимозы. Теперь же расцветала сирень. Кусты ее и олеандра гуськом выстроились вдоль набережной, доводя до светлого безумия своим нежным дыханием. Евсей присел на скамью. Подставил лицо теплым солнечным ладоням и прикрыл глаза. Ритмичный гул прибоя убаюкивал, погружая сознание в тихие ленивые мысли. Вспомнил, как демонстративно, с каким-то глупым эпатажем, уехал в командировку. Днем, пока Наталья была на работе, наскоро собрал чемодан и смылся. Оставил записку и полученные в жэке талоны на крупу и сахар. Поступил глупо, из какого-то мальчишеского окаянства. Вообще, если проследить, в его судьбе много подобного мальчишества.

Евсей усмехнулся. Вспомнил, как недавно пробирался в сад старика Вазгена. Да, это был цирковой номер. Калитка в заборе сада, вопреки ожиданию, оказалась на замке. Пришлось искать лаз, что для пятидесятишестилетнего мужчины в безлунную крымскую ночь занятие не простое. Но распаляемый страстью, он преодолел препятствие. Разыскал и беседку, покрытую густым ползучим виноградом. Куда вскоре и явилась Диана, родственница Вазгена, последнего из старейших мастеров-виноделов Массандры, героя будущего очерка для журнала «Растениеводство». Едва дослушав лепет Дианы о том, что замок на калитке и для нее полная неожиданность, Евсей прильнул с ласками к жаркой, белокожей и волоокой армянке бальзаковского возраста. В ноздри вместе с запахом ночной свежей травы ударил запах лука, жаренного на подсолнечном масле. Евсей привалил Диану к единственной в беседке скамье, подвешенной цепями к потолку. Скамья раскачивалась, зля и умножая пыл Евсея. Диана не сопротивлялась, приговаривая горячим шепотом: «Будь человеком… Только осторожно… Умоляю, будь человеком…» А скамья все отклонялась, точно живая, будь она неладна. И они завалились прямо в высокую холодную траву, что покрывала землю беседки. А потом, умиротворенные, вновь вернулись на скамью. Плавно покачивались под тихий скрип цепей, пили вино и закусывали чебуреками, что принесла Диана.

Евсей слушал историю о том, как Диана в прошлом году бежала из Баку от разъяренных мусульман. Он прекрасно помнил из своего бакинского детства и ту армянскую церковь, в центре города. «Они сбросили колокол и подожгли церковь, – рассказывала Диана. – Потом привели старика армянина, разбили ему голову палкой, облили керосином и подожгли. Звери, да! Недаром их всегда так и называли – звери. А все этот Горбачев виноват, клянусь мамой. Я не знаю, что бы ему сделала. Как ты относишься к Горбачеву?»