Сезон дождей

Евсей тогда пожал плечами. А Диана добавила, что Евсей большой эгоист, думает только о себе. Но все равно он ей очень нравится как мужчина. С тех пор как Диана убежала из Баку к своему дяде Вазгену, ей не хотелось иметь мужчину, наверно, от испуга.

Но теперь она приходит в себя. Конечно, Евсей скоро уедет к себе в Ленинград, потому что семья – это святое. Сама она никогда не была замужем, а если выйдет, то только за армянина.

Евсей потом несколько раз встречался с Дианой у нее дома, когда старик Вазген уходил на работу в винные погреба Массандры. Диана работала разъездным агентом по продаже авиабилетов в нескольких санаториях побережья и имела свободное расписание.

Низкий долгий гудок тяжело ввалился в уши Евсея. Через паузу гудок повторился двумя короткими басовыми вскриками.

Евсей открыл глаза и заслонился ладонью от солнца. Белый пароход величаво подходил к морскому вокзалу. За время пребывания Евсея в Крыму такая картина возникла впервые. Поговаривали, что рейсы отменили по причине политической нестабильности. Евсей зачарованно наблюдал, как пароход исчезает за зданием вокзала. Возможно, это каботажник из Турции. Или из какой-нибудь другой страны. По Ялте в эти дни бродили иностранные туристы, наших граждан было маловато – тревожное время.

Еще Евсей подумал, что в случае каких-либо проблем с билетом на самолет придется обратиться к Диане – она, кстати, сама ему предлагала: «по знакомству», без положенного сбора за услуги.

Самолет из Симферополя прибыл точно по расписанию в 22.40. Одинокие людские фигуры маячили на галереях и балконах, слонялись среди фанерных клеток, разбитых с непонятной целью по всему центральному залу ожидания. И весь аэровокзал – шумный и ярмарочный в недавнем прошлом – тишиной напоминал печальные покои крематория. В слабо освещенном багажном отделении, у транспортера, собралось человек пятнадцать, не больше. Прождав с полчаса, Евсей, наконец, получил свой чемодан.

Белесый сумрак наступающих белых ночей в это время суток вот-вот должен превратиться в короткую темноту ночи. Площадь перед вокзалом была пустынна, а единственный сиротский автомобильчик лишь подчеркивал пустоту. Вскоре подъехал автобус-кивалка, трехосная обшарпанная колымага, ревущая и вонючая. Кроме Евсея, в салоне оказалось еще человека три, нахохленно глядевших в заляпанное окно. Кондуктор – хмурая бабенка в оранжевых байковых шароварах и мужском пиджаке на одну пуговицу, приблизилась к Евсею и молча уставилась немигающими шалыми глазами, обведенными черным карандашом. Обилетив пассажиров, сунула выручку в сальный карман пиджака и ушла продолжать треп с водителем.

Автобус плелся медленно, хрипло огрызаясь на каждое переключение передачи, не тормозя на промежуточных остановках. «Даже пса шелудивого нет на остановках, – мрачно думал Евсей. – Хорошо аэропорт в Ленинграде близко от города». Еще он подумал о том, как ввалится домой. В полночь. И на справедливый гнев Натальи за месячное молчание поднесет ей вышитую бисером косметичку с заграничной косметикой. Евсей купил ее на Ялтинском рынке у беженца то ли из Краснодара, то ли из Узбекистана. До сих пор Евсей помнил затравленные глаза турка-месхетинца.

Лифт в доме как не работал, так и не работает, словно Евсей и не уезжал на месяц. Его раздвижные двери были приоткрыты в оскале, точно зубы зверька. Пришлось тащиться с чемоданом по сырой, темной лестнице со сколотыми ступеньками. На площадке второго этажа, расстелив на полу картонку, мерно храпел во сне мужчина в каком-то тряпье. Перешагивая через спящего, Евсей задел его носком туфли. Храп прервался, но тотчас возобновился с удвоенной силой. «Страна в преисподней», – подумал Евсей, доставая ключи.

– Наше наказание за их преступления, – пробормотал он вслух.

Едва Евсей переступил порог прихожей, как понял, что в квартире никого нет – стояла тишина пустоты. Лишь с акустической четкостью постукивала секундная стрелка настенных часов – семь минут первого. Евсей оставил чемодан, привычно отключил охранную сигнализацию. Стянул с плеч куртку, повесил на крючок и пошел по квартире, пружиня поступь, словно боясь кого-то вспугнуть.

Он вошел в спальню. Старый трельяж своими зеркалами утроил стоящую в дверях фигуру хозяина квартиры. Евсей видел смуглое лицо, покрытое новым крымским загаром, седеющую, артистично всклоченную шевелюру; полноватые губы, капризно приоткрывшись, показывали широкие белые зубы. И еще небритость.

С тайным удовольствием усмехнувшись своему отражению, Евсей огляделся. На голубой шелковой кроватной накидке разлегся плюшевый медвежонок, давний подарок Евсея жене. Пышно взбитую подушку венчала взъерошенная собачонка с милой мордашкой – Евсей ее раньше не видел.