Сезон воронов

Марион долго смотрела на дверь. Она понимала, что поступила нечестно. Она зарылась лицом в подушку, чтобы заглушить душившие ее рыдания. Какая же она все-таки дура! Повела себя, как последняя шлюха, с мужчиной из Гленко! Тело предало ее, отказавшись слушать голос рассудка. Но, к счастью, она взяла себя в руки прежде, чем случилось непоправимое.

– Я сама виновата! Не надо было так распускаться!

Марион потянула носом воздух и покраснела. Воспоминания о прикосновении его влажных и теплых губ, его больших ладоней к ее телу, его щетинистых щек – к ее щекам обожгли, словно смертный грех. По телу пробежала дрожь. Она закрыла глаза и приложила палец к тому месту, которого коснулись его губы. Крепкий мускусный запах его тела с едва уловимыми нотками виски, запах мокрой шерсти и дыма еще оставались на ее сорочке и постельном белье.

Ее рука опустилась на грудь, потом на живот, а после – к тому месту, где сходятся бедра. Она вздохнула от удовольствия. Сколько ощущений он ей подарил! Новых, пьянящих, изысканно приятных… удовольствие, граничащее с болью. Она быстро убрала руку. Всегда ли так бывает между мужчиной и женщиной?

В свои шестнадцать Марион ничего не знала о любви. Когда мать утонула, ей было всего шесть. Отец… Отцы вообще не разговаривают с дочерьми о таких вещах. А что могла рассказать ей добрая старая Амелия, которая во всем привыкла видеть происки дьявола? Конечно, ей доводилось присутствовать при совокуплениях животных, но разве можно сравнивать жеребца или собаку с человеком?

Она с радостью, с удовольствием отдалась таким ласковым рукам Дункана! Тут он был прав, она обвинила его напрасно. И только когда его ладони коснулись ее обнаженной кожи, Марион поняла, что преград больше нет. События развивались слишком быстро. Она терпеть не могла, когда ситуация выходила из-под контроля, а ведь именно это и произошло. И тогда она впала в панику и оттолкнула его. Ее рассудок взял все в свои руки – словно бы тихий голос донесся до нее сквозь туман и вырвал ее из сладкого забытья, в которое она позволила себе провалиться.

Наверняка сейчас он ненавидит ее! Сердце Марион сжалось. Но так, наверное, и лучше. Она не могла позволить себе такого безумства – отдаться мужчине, чей клан ее родичи считают настоящей язвой Хайленда! Но как же ей этого хотелось! Она готова была подарить ему свою девственность, но что он мог дать ей взамен? Ночь сумасшедшей любви за то, чтобы проснуться с мужчиной, который тебя презирает и поспешит растрезвонить по всему краю, что украл честь у дочери Гленлайона? Нет, уж лучше она отдаст себя тому, кто по-настоящему ее полюбит…

Глухой стон сорвался с губ Марион. Язык у нее и правда змеиный, раздвоенный! И в этом тоже с ним не поспоришь. Можно было бы как-то по-другому дать понять, что она не хочет, чтобы дело зашло так далеко. Но она не смогла сдержаться. Братья научили ее использовать свой язык как оружие.

Резко взмахнув рукой, Марион прогнала от себя мысли о Дункане. Лучше уж подумать о поручении, которое дал ей Бредалбэйн. Доложив графу обо всем, что ей удалось узнать, она сможет наконец вернуться домой, в свой мягкий кокон, пока мужчины будут предаваться военным забавам.

Сердце пронзила боль, когда видение внезапно вернулось. Крик сорвался с дрожащих губ, и она поспешила накрыть их холодной ладошкой. Битва… Она увидела битву! Увидела так, словно и сама была там. Запах крови и пороха, крики, свист клинков, рассекающих воздух, прежде чем обрушиться на… Дункан, нет! Но что может она сделать? Только молиться за него. Меч sassannachs обрушился вниз со страшной силой, она это видела. И вся эта кровь, от которой потемнел тартан Гленко…

– О Дункан! – со стоном позвала она.

Часть третья

Мир – это комедия, и люди – зрители[44].

Пифагор

Глава 7

В прихожей у куртизанки

Я присела на мешок с молотым ячменем. Вырвавшееся из него облачко пыли окутало меня, заставив чихнуть. Я очень устала. Последнее время я работала в пивоварне по многу часов подряд, а до прихода зимы нам еще столько нужно было сделать! Три недели прошло с того дня, как мужчины ушли из долины, и нам, женщинам, теперь приходилось выполнять и свою работу, и их тоже: жатва, засолка мяса, выпас скота в долине…

Я даже попробовала поохотиться, но у меня ничего не вышло. Рыжие олени словно узнали, что мужчины ушли охотиться на другую дичь, и настолько осмелели, что стали подходить чуть ли не к нашим домам. Нам же пришлось довольствоваться мясом домашней скотины, а ее – спасибо, Господи! – у нас оказалось достаточно. Как бы то ни было, вряд ли этой осенью ей суждено попасть на рынок в Крифе…

С утра до вечера женщины клана косили зерновые на полях. До прихода первых заморозков этот ячмень и овес еще нужно было обмолотить и убрать на хранение. Если госпожа Природа смилостивится над нами, нам хватит зерна, чтобы дожить до весны. Излишков у нас обычно не бывает. Зима же обещала быть холодной и долгой, а это означало, что придется ограничивать себя в еде.