Сезоны

Сначала план мой был прост; подождать прилива, который сегодня должен был бы начаться пораньше, чем вчера, на его «плечах» добраться до устья безымянной реки и там заночевать. Но после беглого обзора бухты план пришлось изменить: в створе между входными мысами в бухту мы увидели островок. Граница моря как раз и проходила за ним со стороны берега. Подходили мы к островку пешком, а лодку вели за собой, как козу, потому что метров за двести до него стало мельче, чем по колено.

Островок представлял собою горбатый останец тех же диоритов. Он возвышался над морем метров на шесть-семь и имел размеры где-то пятнадцать на пять метров. Крохотуля! Можно было бы пренебречь им и оставить прежний план в силе. Но я еще издали увидел траву на его верхушке, а это, как теперь уже с ходу можно понять, давало нам такие вот возможности: первая — переночевать на островке, будучи уверенным, что прилив ночью не смоет нас, и вторая — продолжать путь в любое удобное для нас время.

Мы без труда вскарабкались на вершину островка, походили туда-сюда. Ровного места здесь не было. Но палатка кое-как вставала над ложбинкой, пересекающей островок по длинной оси.

Плавник, валявшийся то тут, то там, с виду был сухим, и его, пожалуй, хватало, чтобы сварить ужин и завтрак. Сидеть же, как пионеры у костра, в эту ночь не было желания. Честно говоря, за три прошедших маршрутных дня я уже подустал. Как-то слишком много случайного появлялось на моем пути. И потом, постоянное ожидание перемены погоды тоже где-то отлагалось и подспудно тревожило, несмотря на неиссякающий еще здоровый оптимизм.

Чего не хватало на островке, так это пресной воды. Вернее, ее совсем не было. Ни капли. Это обстоятельство осложняло жизнь, но не настолько, чтобы впадать в панику. Островок стоял всего в двух километрах от устья ручья, впадающего в бухту. Если поднапрячься, то за час-полтора можно и обернуться. К тому же я заметил справа от долинки странное по цвету обнажение. Издалека, да еще в тени, оно казалось почти черным. Но по крайней мере уже в полукилометре к югу обрыв выглядел гораздо более светлым. Граница между темными и светлыми породами была прикрыта осыпью. Но если темные породы были туфы, а светлые — диориты!..

Феликс достал из вьючной сумы чайник и кастрюлю. Я сунул их в пустой рюкзак, взял молоток, лопату, повесил на шею радиометр, не торопясь спустился вниз, некоторое время брел по воде, но вода кончилась, и сапоги зачавкали по илу.

Дела! Я шел к берегу, ничуть не сомневаясь, что в течение часа получу первые веские факты в защиту выпестованной мною гипотезы, а возвращался весь в сомнениях. И даже больше скажу: моя любовь к ней, к моей гипотезе, моя убежденность в своей правоте, моя вера в единственность моего изумительного варианта — все закачалось. Но устояло.

Интрузия — это не чайник с кипятком! И надо было видеть то множество черных чужеродных включений, благодаря которым правая часть обнажения и смотрелась темно-серой. Вывод напрашивался один — интрузия рвет вулканиты. Я вспомнил ехидное лицо Робертино, и мне стало не по себе. Правда, оставалась надежда, что породы, прихваченные интрузией, не молодежь, что они — остатки древних толщ. И тогда мы еще посмотрим!

Я тщательнейшим образом описал это обнажение. Отобрал достаточно образцов, сколков на шлифы. Все это, естественно, заняло много времени, и двинул я на остров, когда солнце окончательно село за горы и наступили прозрачные сумерки.

Я торопился, но чайник и кастрюля, полные воды, не ускоряли движения, хотя думал я не о том, чтобы не расплескать воду, а все о той же идее. Прикидка различных вариантов увлекла меня. Забыл я, где иду, зачем иду, куда, что несу. Только ноги сами держат курс на островок.

Вдруг я почувствовал, что бреду по. воде. Остановился, оглянулся. Тонюсенькие разрозненные ручейки за спиной быстро бежали к берегу, а на моем пути к острову уже была сплошная вода. Но остров еще высоко возвышался над морем. Воды же в том месте, где я остановился, было только по щиколотку. Не беспокоясь пока ни о чем, я двинул дальше, но уже метров через двести вода поднялась почти до колена, а до островка было еще не меньше чем полкилометра.

Я шел навстречу приливу, я шел в море, и я наконец сообразил: на островок без лодки мне не попасть. Я стал кричать. Мне казалось, кричал я долго. По крайней мере, воды за это время еще прибавилось. Наконец-то на вершине островка распрямилась фигура студента. Я орал, махал руками, давая ему понять, чтобы прыгал он в лодку и плыл ко мне, и наконец с облегчением увидел, как он стаскивает лодку вниз к воде. Я продолжал шагать к нему навстречу, а уже через минуту остро ощутил, что помощи мне не дождаться. Резинка без руля виляла самым непристойным образом. Я выругался, проорал ему зло: «Греби прямее! Не под себя греби!» — а сам повернул к берегу.