Сезоны

Пора, мне кажется, читающему эти записки сказать: «Постой, Павел Родионович, что-то ты, брат, все тянешь в сторону, на глубину, на подводные течения тебя забирает, коих ты счастливо избежал в первом маршруте тысяча девятьсот шестьдесят первого года. А где же то, с чего ты начал? Где твое открытие?»

Ну да, открытие… Кажется, с него все началось. Видите ли… Нет, я лучше приведу выдержку из книги, разумеется, не моей, а выпущенной издательством «Наука» много лет спустя, точнее, пятнадцать лет. После нас в том районе поработали отряды геологического института Академии наук СССР и Всесоюзного геологического института. Автор книги достаточно толково обобщил и свои, и наши, и все другие геологические материалы и написал следующее:

«Южный антиклинорий длиной 150 км и шириной 20–25 км протягивается вдоль побережья полуострова. Он сложен интенсивно дислоцированными и глубоко метаморфизованными породами нижнего карбона, пермо-триаса(?) и юры, прорванными гранитоидами Восточного массива».

Понятно, да? Если не совсем, то обратите внимание на слова «прорванными гранитоидами», вернитесь к началу моего рассказа, вспомните, что пытался я доказать противоположное, и посмейтесь надо мной. А можете и посочувствовать.

Вот такие они, приливы-отливы.

Вот такая она, геология.

Рецензия

Ее строили долго, как Вавилонскую башню. Но построили. И на века! Двухэтажная, шлакоблочная, цвета утренней зари, она вспыхнула ярким пятном и осветила светом надежды и перспективы наш неустроенный, напрочь лишенный архитектурных достоинств геологический поселок. Мы радовались ей. Мы гордились ею. Еще бы — теперь каждая полевая партия могла рассчитывать на собственную комнату в этой чудесной камералке. И не ошиблись в расчетах — вселились после поля и повесили на дверях своей комнаты эмблему: голова быка в фас на геральдическом щите и перекрещенные молоточки и девиз внизу по контуру щита славянской вязью «Быка за рога!» А выше красовалась табличка с затейливой надписью: «Туманская гидрогеологическая партия».

Я первый год, первый полевой сезон, отработал начальником партии. В феврале защитил проект на производство гидрогеологической съемки, организовал партию. Ребята подобрались хорошие, и наш дружный коллектив на редкость удачно справился с геологическим заданием. Полевые материалы комиссия приняла у нас с хорошей оценкой, партию хвалили за высокие производственные и экономические показатели. Выплатили приличную премию и, как я уже сказал, выделили целую комнату на втором этаже в новом камеральном помещении. Все мы были молоды и абсолютно всем довольны. А я впервые почувствовал, что вхожу в силу. Весной мне исполнилось двадцать семь лет.

Этой же весной ко мне приехала Марина. Долой общаги! Прощай свобода одинокого молодца! Да здравствует семейная жизнь!

А дело было так. В прошлом году, в ноябре, «горела» путевка в санаторий «Уссури», что под Хабаровском. Как увидел я объявление о путевке, так защемило внутри. «Хорошо бы, — думаю, — в Хабаровске какое-то время пожить, подышать амурским воздухом, наполнить легкие ветром родины, погулять по Карла Маркса, посетить дом на Шевченко, поговорить со старыми соседями, если те еще живы, или вдруг встретить кого-нибудь из пацанов, с которыми прыгал когда-то по обрывам над А. муром». Чем черт не шутит! Ведь ностальгия — она тем нас и берет, что растворяет в прошлом, раскрепощая фантазию. Короче, постучался я сразу в местком за путевкой.

Там, естественно, с радостью, но спрашивают: «Болеешь чем-нибудь?» — «Я? Вроде бы нет. Это уже после сорока, если ничего не болит, думаешь, не умер ли ты». — «А если серьезно? Не нервный? Сходил бы к врачу. Без курортной карты-то нельзя. Может быть, отыщется какая-нибудь болячка?»

Я сходил. К удивлению своему, узнал, что мне даже очень полезно было бы подлечить нервную систему. Нашли у меня какой-то синдром, с тем я и улетел в родные края.

В старом доме на берегу Амура, где мы жили до отъезда в Магадан, осталось только две семьи, где еще помнили меня. Тетя Катя долго рассказывала, кто куда уехал, кто умер. Пришел ее муж, старый румын, который когда-то преподавал скрипку в музыкальной школе, и мы поговорили с ним о проблемах народонаселения и движения материков, о войне и мире, о том, как быстро деградирует молодежь, увлекаясь пустой музыкой, которую «нужно слушать только ногами».

— Вот раньше… — дядя Вася (его так звали, потому что фамилия его была Василиу) засуетился, достал из облезлого черного футляра «прекрасную и очень старую», по его словам, скрипку и выдал бравурную увертюру к «Кармен». Я слушал на въездах скрипучие звуки, и мне было жаль дядю Васю, Жоржа Бизе и чуть-чуть себя.