Сезоны

Мы немного не успели дойти до переправы и услышали шум и крики. Они до сих пор стоят у меня в ушах! Я не разбирал, что кричат, не понял даже, что шумит, кто кричит. Но главное — крики! Мне кажется, и человеческого-то не было в них. Они, казалось, разорвали воздух, а вместе с воздухом разорвали и наши души. Мне почудилось, что мир превратился в ужасную рваную рану — так много страха и боли было в этих криках. Сначала мы оцепенели на какое-то мгновение, потом побежали, тяжело топоча.

Переправа открылась нам сразу вся. Капроновый фал тонкой белой струной прочертил реку от берега до берега, а под ним с невероятной скоростью, клубясь, проскакивала вода. Вид взбесившейся темно-серой реки притягивал настолько, что я даже не сразу увидел Гришу Федосеева, оказавшегося почти под ногами. Он сидел на земле скрючившись, обхватив голову руками, раскачивался с боку на бок и стонал. Застыла в глазах моих его грязная правая ступня голой ноги. А вторая нога была обута в сапог.

Я перевел взгляд на левый берег и увидел группу из трех человек в зеленых вылинявших костюмах, с капюшонами на головах. Двое замерли в странных, будто прислушивались, позах, а один, маленького роста, бегал по берегу взад и вперед, как собака, которая только что вылезла из воды. Кто-то из них кричал однообразно и так пронзительно, что голос его не могло заглушить грохотанье реки:

— …тонул!!! у…тонул!!! у..у..тону…ул!!!

И только тут я все понял. И слабость судорогой пробежала по ногам. И я покачнулся, но не сел, устоял. Мне не нужно было объяснять, кто утонул. Раз в отряде осталось только трое, то утонуть мог только Руслан Плетнев — начальник отряда, который всегда шел первым и который не мог допустить, чтобы несчастье стряслось с кем-то другим. А я вот допустил!

Отряд Руслана подошел к реке в час дня. Увидев палатку, Руслан крикнул:

— Эй, сторожа! Встречай, родимые! — И когда из палатки высунулись лохматые головы с радостными улыбками на лицах, Руслан обратил внимание на реку.

— Что-то Мутная мне не нравится, — сказал он. — Вроде бы вода сильно прибыла. Ничего, прорвемся. Стоять на месте! — приказал он отряду, поднял высокие голенища болотных сапог и быстро вошел в воду, держась за веревку.

Да, воды явно было больше, чем обычно, и скорость реки заметно увеличилась. Но Руслан благополучно добрался до противоположного берега, ни разу не зачерпнув воды в сапоги. Там он пожал руку Федосееву, хлопнул на радостях его по спине и попросил:

— Сними-ка ты, брат Гришенька, правый сапог. А то у нас авария с одним молодым человеком. Остался без сапога вчера. И портяночку сухенькую, если не жалко. Вот спасибо.

— Погоди, Руслан Вселадыч, гляди, как река вздымается. Как на дрожжах прет вверх. Пересидел бы.

— Ничего. Минутное дело. Перебьемся, — ответил Руслан и, держа сапог под мышкой, спустился к реке. И это погубило его.

Он отошел всего лишь метров на семь-восемь, и все поняли, что реку ему не перейти. И он сам это понял. Вода наваливалась на него жуткой массой. Она перехлестывала теперь уже за голенища. Ему надо было бы, не мешкая ни секунды, пятиться задом, а он стоял, держась левой рукой изо всех сил за оттянувшуюся, как тетива, веревку, а другая была занята сапогом. И тут случилось то самое ужасное.

Вот как рассказал об этом Федосеев:

«Смотрю: бежит что-то сверху, пузырится как будто, пенится. Я кричу ему: «Осторожно! Давай к берегу греби!» А ему уже, видать, невмоготу одной рукой держаться. Я ему ору: «Кидай сапог вшивый! Двумя! — кричу. — Двумя руками хватайся!!!» И он, это, сапог-то опустил и только хотел перехватиться, а ему, видать, что-то по ногам дало под водой — и как подсекло сразу. Он схватился-то руками двумя за веревку, успел-таки, а она вместе с ним под воду ушла… А потом, когда пена-то проходила, веревка-то из-под воды выпрямилась… Пустая…»

Тела его мы так и не нашли, хотя прочесали Мутную от переправы до устья, до того места, где она в реку Широкую впала. Под каждый завал заглядывали. Неделю искали. И по мутной воде, и когда вода упала и посветлела. Ничего. Никаких остатков. Как будто растворился Руслан.

Сложили мы на правом берегу, где палатка на переправе стояла, пирамиду из валунов и глыб кварцевых диоритов высотой метр семьдесят шесть (это был его рост). Нашлось у нас цемента два мешка, мы замешали на нем щебенку и гравий, залили все каверны в пирамиде и вделали в бетон латунную пластинку, на которой я тщательно выбил гвоздем:

Руслан В.

ПЛЕТНЕВ

геолог

погиб 6.Х.67

Долго ли стоять будет наш памятник?

Последнее слово, которое слышали от Руслана, — «перебьемся». Это вообще было его любимое слово. И кажется, оно перешло ко мне, как по завещанию.

III. Смена сезонов

1

Мужики, просто знакомые, не обнимаются, прощаясь, разве что сильно поддавшие. Мы были трезвы, как новорожденные, но обнялись и расцеловались. От усов Саши Окунева пахнуло махоркой и тройным одеколоном.

— Ну, будь здоров.

— Пока.

— Дай бог удачи вам.

— Куда же денемся?