Сгорая в твоих объятиях

— Я почти тридцать лет мама и, кстати, ещё надеюсь стать бабушкой. Во всяком случае, моя сущность восприняла его благосклонно. Дэсмонд теплый, — со значением добавила родительница. — И руки откуда надо растут.

— Что… что вы там делали? — пальцы сжались непроизвольно и ногти впились в наледь узора, превращая зимние цветы в осыпающуюся крошку.

— В тот вечер мы только разговаривали, пока ехали, — ответила мама спокойно. — Он рассказал, что вы познакомились недавно и встречаетесь…

Три раза виделись. И за целый месяц Дэсмонд не удосужился приехать лично. Только звонки, цветы да дурацкие сувениры. Ах да, и наблюдение.

— …но ты сомневаешься в будущем ваших отношений из-за социальной разницы между вами.

— Неужели? — сарказм остался на языке кислым лимонным привкусом.

— Ещё немного рассказал о себе. Попросил пока ничего тебе не говорить. Полагает, что для тебя всё слишком быстро, и хочет дать тебе свободы и времени для размышлений, взвешивания. А по поводу рук… — мама помолчала чуть и продолжила: — Через несколько дней он зашел ко мне домой, принес цветы и торт. Помог по хозяйству, с засором в раковине на кухне… ты же знаешь, у меня всё руки не доходили сантехника вызвать… полку в шкафу починил… перегоревшую лампочку в бра поменял. Правда, поменять её я и сама могу, конечно, но всё-таки куда приятнее, когда это делает мужчина. Вообще хорошо, когда в доме есть сильный надежный мужчина. Привлекательный и горячий к тому же.

— Мам, неполиткорректно говорить такие крамольные вещи в век развитого феминизма.

— Послушай, Эжени, — посерьёзнела мать, — меньше всего я хочу, чтобы ты прожила жизнь, похожую на мою. Сама видишь, где и чем она заканчивается. И если у тебя появилась возможность изменить в своей что-то к лучшему, пойти другим путём, то я всем сердцем рада за тебя и поддерживаю…

Вот, значит, как — вместо ожидаемых дорогих подарков, бриллиантов, шуб и отдыха на югах тайная обработка её матери, спасение от засора в раковине? Дэсмонд решил зайти с другой стороны и начал покорять не Эжени, а потенциальную тёщу? И мама, польщённая, мечтающая о лучшей доле для дочери и о внучке, наверняка за чаем с тортом пересказала Дэсмонду всю жизнь их обеих и если князь ещё чего-то не успел выяснить по своим каналам, то теперь-то точно может составить о ней полное досье.

— Мама, извини, я тебе позже перезвоню. Доброй ночи, — выпалила Эжени и, не дожидаясь маминого ответа, отключилась. Нашла в последних входящих звонках неизвестный номер и нажала вызов.

Длинные гудки показались вечностью. Наконец один прервался, и по уху ударила музыка, голоса и смех на заднем плане.

— Дэсмонд? — решимость испарилась разом, и собственный голос прозвучал неуверенно.

— Эжени?

Дэсмонд. Но тяжелые музыкальные биты оглушали, намекая недвусмысленно на неуместность её звонка, на неудачно выбранное время.

— Дэсмонд? — повторила Эжени.

— Да. Рад, что ты позвонила.

Сущность встрепенулась при звуках знакомого, пусть и далекого голоса, заворочалась снежным комом. Сердце отозвалось радостью смутной, робкой, и Эжени нахмурилась раздражённо, унимая непрошеные чувства, заволновавшуюся сущность. Не за тем она набрала номер, чтобы впадать в глупый девичий восторг, едва услышав Дэсмонда.

— Какого лешего ты пудришь мозги моей маме? Кто тебе вообще дал право заявляться к нам домой и врать маме, будто мы с тобой встречаемся?

— Хочешь сказать, мы не встречались?

— Три раза, Дэсмонд! Три! Ровно столько мы с тобой виделись, и не более!

— Но встречались же.

Дайте, боги, терпения!

— Ладно, в болото встречи. Однако мы не пара, ты мне не кавалер, не мой парень и, тем паче, не жених! Ты мне вообще никто! Поэтому больше не смей ни приходить к моей маме в гости, ни даже просто приближаться к ней. И веники свои дурацкие прекрати присылать!

— Ты только поэтому позвонила — наорать на меня? — в трубке послышался усталый вздох.

— Да!

— И всё?

— Всё.

— Уверена?

Он ведь не может прочитать на расстоянии её мысли, её эмоции, даже мимолётные, даже подавленные жестко? Не может же его солнечная, огненная сущность чувствовать снежную, томящуюся в тоске и ожидании?

— Да.

— Нет, — возразил Дэсмонд невозмутимо, словно и впрямь знал всё наверняка.

— Я уже говорила, ничего не получится, — повторила Эжени тише, спокойнее. — И ни цветы, ни увещевания моей мамы не изменят моего решения. Это моя жизнь и мой выбор и ни ты, ни кто-либо другой ничего не сможет с этим поделать.

Короткая пауза и грохот музыки. Вечеринка? Ночной клуб? Вечеринка в ночном клубе?

Какая разница?

— Какого решения? — уточнил Дэсмонд насторожённо.

— Поверь, так будет лучше для всех, — и огненная суть едва ли потянется, взбудоражит ту, которую ничто на этом свете уже не взволнует по-настоящему.

Кокетливое женское хихиканье, прозвучавшее вдруг в динамике, заставило поморщиться недовольно, а сущность ощетиниться ледяными колючками.

— Дэ-э-эс… ты ещё долго? — капризно вопросил незнакомый писклявый голосок. — Нам без тебя ску-учно-о…

Приглушённое буханьем клубной музыки шипение, возня, кажется, раздражённый шепот Дэсмонда.

— Я не вовремя? — спросила Эжени сухо.