Сгусток Отроков

Я слышу её шаги — осторожные, но гулкие от собственного отчаяния. Она взбирается по витевой лестнице на металлическую крышу и подходит ко мне. Останавливается рядом, прикасается к моей щеке прохладной ладонью. Её пальцы дрожат, а взгляд хрупок и напряжён, словно тонкое стекло, готовое треснуть от резкого звука. Я поднимаю глаза и встречаюсь с её взглядом.

Начинаю я нашу беседу тихо, подбирая слова, чтобы не превратить их в бессмысленный стон.

— Ты знаешь, я не хочу, чтобы эта боль обесценила наше прошлое. Я выбираю этот путь не ради страдания, а ради вас четверых. Не могу иначе.

Кристина влепила пощечину.

— Пусть каждый удар режет сознание, я всё равно готов идти до конца, чтобы дать вам шанс жить не как слуги заточенные в рамках, а как люди.

— Ты уверен, что мы этого хотим?

— Я хочу. И знаю, что вы тоже. Уверен.

— Уверен, что хотим быть среди… таких?

Кристина наклоняется ближе, её волосы касаются моего лица. Она не плачет сейчас — слёзы уже выплаканы, осталась лишь горечь, застрявшая в горле.

— Я не знаю, как тебе ответить. Твоё упрямство выдавливает из меня крик, но крик уже не помогает. Ненавижу видеть тебя таким: связанный, измученный, голодный. Ненавижу и то, что сама не могу разорвать эти цепи, ленты, веревки… Если бы у меня была сила или власть… Но нет. Ты сам втянул себя в этот капкан. И меня. И их. Ты…

Еще раз пощечина.

Я с трудом сглатываю. Вкус крови из губы, которую Крис прорезала острыми ногтями и дождевой воды смешивается во рту.

— Если бы я согласился на ту жизнь, которая нам «предназначалась», мы бы просыпались каждый день с чувством пустоты. Ты еще помнишь, каково это смотреть на окна чужих домов, где «жизнь лучше»? До того, как я тебя вызволил… Твой взгляд был… Ужасным. Я не желаю для тебя повторения этого унижения. Для Мэй с ее прошлым и Дага, что я вытянул с улицы… Я жертвую собой, чтобы вы не стояли в тени, не прятались под гнётом чужой воли.

Она прижимает лоб к моему плечу. Я чувствую её дыхание — тёплое, неровное, будто соскальзывающее по острым скалам страха.

— Как я могу жить с мыслью, что твоя смерть станет ценой за наше будущее? Что если тебя не станет, а мы окажемся в холодной цитадели, омываемой твоей жертвой? Неужели лучшая жизнь стоит того, чтобы потерять того, ради кого она вообще имеет смысл?

— Ты заговорила так… Умно.

— Нэл, я серьезно!

Я закрываю глаза. Её вопрос пронизывает меня, будто острая игла. Но я уже сделал свой выбор.

— Если я выживу, мы будем вместе среди тех стен, где нас не будут считать отбросами. Я не знал, что тут «так» все устроено. Не знал, что высшая каста имеет право вытворять с низшими, все что ей вздумается, а те будут рады… Ибо в остальном они их благодетели. Если же моя кровь станет ключом к этим воротам, то прошу… не позволяй моей смерти отравить вам жизнь. Живите так, как хотели. Пусть моя боль станет последним испытанием, через которое вы пройдёте, а не началом новой темницы.

Кристина приподнимает голову, и наши глаза встречаются вновь. В её взгляде есть что-то, что не тускнеет ни от слёз, ни от ненависти к обстоятельствам.

— Я не верю, что могу ступить в ту землю без тебя. Если ты упадёшь, я упаду вместе с тобой. Я не просила героизма. Мне нужен ты, каким бы ты ни стал, лишь бы не пеплом на ветру.

— Ты говоришь теперь очень умно… Видишь, свежий воздух вне Бахчисарая пошел вам на пользу.

— Дурак!

Я позволяю её словам утонуть внутри меня, смешаться с болью, дождём и холодом ночи. Я не знаю, смогу ли изменить её мнение. Но сейчас, в этих тусклых лучах неона, между жаждой свободы и страхом потерять друг друга, наши слова стягиваются в тугой узел. Он не развяжется сам собой, и нам остаётся только ждать рассвета — рассвета через пятнадцать дней, который решит всё.

Разговоры о мечтах и будущем после испытания становятся якорем, удерживающим от погружения в бездну. Тепло её прикосновения не способно полностью изгнать холод одиночества и страха. Её присутствие приносит мгновенное облегчение, но оставляет после себя лишь кратковременное ощущение тепла.

Как жаль, что выпускают ко мне лишь ненадолго и по одному… В какое место я привел наш Сгусток Отроков…

День второй

Лёгкая усталость сменяется нарастающим дискомфортом. Тело ещё не кричит о помощи, но жажда начинает напоминать о себе всё чаще. Солнце обжигает кожу, тени от скал пока что приносят лишь краткое облегчение. В голове зреет осознание — это только начало долгого пути.

Друзья посещают меня один за другим, поочередно. За два дня не приходил только Хиро. Что ж, не удивительно. Он себе на уме и другом его называть — себя не уважать.

Каждый день кто-то приходит. Ненадолго. В момент за ними приходит Фасилитатор Амрит и уводит. Каждый раз грустно кидая на меня свой взгляд.

Не общается. Ребята сказали — ей запретили.