Голодный, но в приподнятом настроении, так как решил, что предложенная строящаяся фабрика Келера самое то, что требуется, и ее стоит купить, вошел в здание нашей больницы. Первое, что смутило, – не было на месте дворника Михаила, а в коридоре толпа народу ругалась на чем свет стоит.
– Саша, – обратился я к подручному Анзора, – ты свою миссию выполнил, можешь к пахану отправляться.
– Иван Макарович, он вас просил зайти после того, как приедем, – не делая попытки удалиться, ответил тот.
– Чуть позже, – отмахнулся я и стал пробиваться к кабинету.
Раздались крики, что «меня тут не стояло», «морду наел и лезет наглец», пришлось гаркнуть:
– Еще несколько оскорблений – и приема сегодня не будет!
– Так его и нет, – пожал плечами мужик с замотанной тряпкой рукой, сквозь которую видна кровь.
– Сперва был, а потом сестричка милосердия прибежала и доктора с собой утащила, почитай, уже час сидим, и никаких известий, – пожалилась дородная тетка, держа за руку бледную и тощую девчушку лет семи.
– Разберусь, – ответил я и вошел в кабинет.
За столом сидела Сима и что-то писала, устало произнесла не поднимая головы:
– Доктор занят, покиньте кабинет, когда он освободится – прием продолжится.
– Что случилось? – подозревая недоброе, спросил я.
– Ой, Иван Макарович! – подняла она на меня глаза. – Простите, думала, больные, время от времени в кабинет ломятся, а я-то им помочь не могу.
– Профессор где?
– В операционной, что-то с мальчиком, которого машина сбила, – ответила Сима. – Узнавать пыталась, где-то минут двадцать назад ходила, но профессор оперирует, на мои вопросы никто ничего не ответил.
– Пойду гляну, – подумав, сказал я и снял с вешалки халат.
Надевать на свою одежду чистый и накрахмаленный белоснежный халат не слишком хочется – испачкаю, но сам настаивал, чтобы в операционную не заносили грязь на одежде. Подумав, скинул с себя френч и остался в нательной рубашке, из-под которой проглядывал бинт. Ну, если халат застегнуть, уже совсем вид другой. Вышел из кабинета и объявил:
– Прием в скором времени продолжится, прошу извинить за ожидания, но, – развел руками, – ничего не поделать.
Меня попытались о чем-то спросить, но я шаг ускорил, а Жало ринувшимся следом больным дорогу заступил и шикнул сквозь зубы:
– Лепилу слышали? Сели и хавальники прикрыли.
Хотел на него наорать, но не стал, заметил краем глаза, что народ послушался и смирно встал у стеночки.
– Зажим! – орал Семен Иванович. – Тампон! Кровь останавливай! Что с пульсом?! Черт! Откуда тут еще кровотечение?!
Руки профессора мелькали, марлевая повязка закрывала его рот, но приказы так и сыпались. На операционном столе лежал паренек, он в данный момент без сознания, над ним склонилась одна из сестер милосердия, держащая пальцы на его шее и следящая за каротидным пульсом на сонной артерии.
– Редкий и слабый, брадикардия, – доложила она.
– Черт! Ну же, что же у тебя?! – воскликнул профессор, у которого халат весь в крови.
– Пульса нет! – выкрикнула сестра.
– Массаж сердца! – заорал Семен Иванович и, увидев меня, кивнул: – Вперед! Помогай, Иван Макарович!
Подбежал, на ходу вспоминая, как правильно действовать в такой ситуации. Одну ладонь положить на нижнюю половину грудины больного так, чтобы пальцы были ей перпендикулярны. Поверх поместил другую руку. Приподнятые пальцы не касались тела. Прямые руки расположил перпендикулярно грудной клетке пострадавшего. Массаж производят быстрыми толчками, тяжестью всего тела, не сгибая рук в локтях. Частота сжатий сто – сто двадцать в минуту. Грудина больного при этом должна прогибаться на одну треть.
– Одной рукой! – зашипел Семен Иванович. – Так ты ему можешь ребра переломать! Наизусть следовало учить такие основы!
Профессор в своем праве, виноват, каюсь. Делал я пареньку массаж сердца, а сам вспоминал про то, как его увидел первый раз. Черт, ведь не должно было быть таких серьезных повреждений! Переломы – да, но ведь внутренние органы не могли с такой задержкой по времени отреагировать. Или имелось небольшое кровотечение, переросшее в то, что мы в данный момент имели?
– Есть пульс! – воскликнула сестра милосердия.
Мля, у меня вся спина от пота промокла, дышал словно загнанный зверь. Профессор уже в открытую матерился, чего за ним никогда не наблюдалось. Потеря крови у паренька большая, это даже на глаз видно, но пока причина не установлена, а следовательно, и исход операции неутешителен.
– Пульса нет! – выкрикнула сестра милосердия.
– Иван! – скомандовал профессор.
И вновь искусственный массаж сердца, и вентилирование легких изо рта в рот. Еще два раза сердце паренька оживало, а потом замерло – как я ни старался, признаки жизни не появились.
– Ваня, все, – потряс меня за плечо профессор. – Все, остановись.
– Ну же! Давай! – хрипел я и продолжал делать массаж сердца. – Заводись, мля!
– Иван Макарович! Оставь мальчика, мы ему уже не поможем, – приобнял меня Семен Иванович и неожиданно сильно отпихнул в сторону.