Шаг в небо

— Не ищи нужного слова, а то такое ляпнешь, — Дуня ещё больше заулыбалась. Наверное, от того, как я лопал её оладьи. — И запомни, я ещё раз повторяю — бороться против чего-то бессмысленно. Ты рискуешь, когда поборешь это нечто, оказаться перед пустотой. Надо бороться за что-то!

— Я понял, — уныло буркнул я. — Но ведь в любом случае для этого нужно найти силы. Вы правы, с калашом против сентов… Это же не полицаи там и не зервудаки.

— Сила… — Дуня посмотрела на меня как-то очень странно — Сила будет. Очень много силы будет. Ведь всё, что есть у людей, не пропадает. Она от ушедших переходит к одному — достойному. Главное — понять, что ты можешь всё, абсолютно всё. И вот тогда…

Я молча уничтожал оладьи. Почему-то после разговора с Евдокией у меня пропали все те мысли, которые так будоражили меня, когда я ехал к ней. Действительно, жизнь, не ролевка, в ней не станешь, заорав со всей дури, воевать с картонным злом. Да и добро от такой войны получается тоже — картонное.

Дуня пораспрашивала меня про жизнь в городе, про то, как всё устроено, про мою жизнь, потом внезапно сказала:

— Я тебе сейчас соберу немножко еды, а ты давай быстрее домой, с Надей своей мирись.

— А почему вы решили… — начал было я.

— А если ты не с ней ко мне приехал, значит точно, поссорились, — хитро глянула Дуня. — Да и по глазам видно, что не только война в мировом масштабе тебя беспокоит.

Дуня встала из-за стола и пошла куда-то, в сени или как это называется. Там она, так знакомо погремела вёдрами, пошуршала чем то и вернулась с рюкзаком.

— Вот — откорми свою Надю. Потом вернёшь рюкзак. Как привезёшь Надю знакомиться. Рюкзак точно верни, это ещё от танкистов мне сидор достался.

— О, — я вспомнил, что Дуня рассказывала мне про танкистов в прошлую встречу. — А вы так и не узнали, они как выжили тогда?

— Да откуда я узнаю, — вздохнула Евдокия. — Они же отсюда ещё задолго до того съехали. Может, слыхал, власти наши разлюбезные решили в Афган войска послать, коалиции помогать. Это только в газетах писали, что пошлют только сапёров. А взяли и весь танковый полк туда кинули. И ни слуху, ни духу. Да ладно, давай, а то стемнеет!

Дорога домой была совсем скучной. Солнце свалилось уже куда-то почти к горизонту за высокие деревья, растущие вдоль дороги. Я ехал и думал о разговоре с Дуней. Конечно, она права. Но от этого не легче. Ведь не может же так всё дальше идти. А бороться за что-то, за кого-то… И тут меня как током стукнуло. Я тут за вселенную бороться собирался, идиот, а Надю ведь обидел совсем несправедливо и не извинился, бросил там одну. И никого не предупредил, что Пыльцын мог меня заложить и всех тех, с кем я встречался. Тоже мне воин… Дурак. А вдруг Надя проголодалась или захотела пойти куда? У неё же нет документов.

Я напрасно ехал, глядя прямо впереди колеса. Надо было и дальше на дорогу поглядывать. Тогда бы я заранее увидел, что впереди поперёк шоссе стоял транспортёр. Рядом с ним стояли несколько сентов. Вид у них был совершенно однозначный. Они ждали меня. Вот и всё, сон в руку. Отвоевался, подумал я. Я остановился в метре от транспортёра, положил велосипед на припорошенную снегом листву шоссе. И стал рядом с ним, молча глядя на сентов. И, совершенно машинально, и как-то естественно, вытащил из кармана бушлата пыльцинский пистолет. Один из сентов повернулся к транспортёру, и прозрачный колпак, тихонечко пискнув, откинулся. Сент наклонился, доставая что-то из машины. Это была штуковина вроде ружья. Я успел подумать, что она похожа на дробовик Чингачгука из кино. Сент навёл её на меня. Это было последнее, что я запомнил, прежде чем погрузится в тревожную темноту.

Глава двадцать восьмая

Я сделал глупость. Я ведь запер балкон перед тем, как выйти из дому в субботу. Даже не удосужился посмотреть, вдруг Надя там. Хотя она что, сутки на холодном балконе сидела? Но ведь свет в её комнате так и горел утром. Как же я смогу открыть балкон, если я умер? А если я умер, то почему я думаю? А если я не умер, то должна голова болеть. Я прекрасно помню, как меня шарахнули. Интересно, когда это было? Вчера, только что или уже тысячу лет назад? А ведь я лежу с открытыми глазами. И ничего не вижу. Совершенная темнота. И у меня есть тело. Вот пошевелил рукой, ногой. Могу нос потрогать. Это уже лучше. Я, наверное, жив, только как-то неправильно. Я даже могу встать. И потрогать затылок. Там нет никакой шишки или ссадины. Как будто я не падал носом в листок с инеем. Какой иней! Это же в давнем сне было! Мои не совсем адекватные мысли оборвал свет. Сначала было просто ощущение того, что исчезла темнота. Потом всё явственней и явственней я стал различать обстановку вокруг. Как будто я сидел в тёмном кинозале на премьере фильма для слепых. И вот он кончился, и включают свет. Медленно-медленно, невозможно заметить изменение яркости, только почувствовать. И уже почти понятно, где я. Уже можно оценить помещение, в котором я находился. Абсолютно круглая комната и посреди этой комнаты я. Лежу на каком-то возвышении. Похожем на обычный матрас на ножках. Мягкий.