Слезы подступают, и не могу понять, то ли их просто вызвали воспоминания о Дэниеле, то ли потому, что это свадьба, то ли от осознания, что люди меня узнали, разглядывают, шепчутся. Интересно, это когда–нибудь кончится, перестанут когда–нибудь указывать на тебя пальцем как на женщину, ставшую причиной смерти 24-летнего Роберто Монтейро, несостоявшегося футбольного гения? А ведь после смерти было доказано то, на чем всегда настаивал Бен: наркотики не имели к этой смерти никакого отношения, Робби умер от редкого порока сердца, о котором никто не знал, пока не стало слишком поздно.
Смотрю на алтарь и на жениха, по–прежнему терпеливо ждущего возле, заметно нервничающего. Рядом с ним его шафер, Джереми, он настолько изящен и красив, что очень трудно узнать в нем того самого долговязого парня, который давным–давно выбросился вверх тормашками из самолета, напугав меня до безумия.
Украдкой бросаю быстрый взгляд снова на проход, невеста уже недопустимо запаздывает, у викария встревоженный вид, но наконец–то звучит музыка, и, когда я вновь оборачиваюсь, показывается новобрачная… и у меня такое чувство, будто я не могу, просто не могу поверить своим глазам, потому как вот он, мой бывший муж, идет прямо на меня, а теперь уже и он увидел меня — в первый раз почти за два года. У меня все лицо словно запылало, опускаю голову, и острые сердитые коготочки слез царапаются где–то в глубине глаз, моля выпустить их. Ангел опирается на его руку, вся она словно видение непорочного очарования, моложе своих 27 лет, воздушный ореол белого шелкового тюля обрамляет акробатику ее белокурых волос. Никогда я не ненавидела ее так, как в этот миг.
Служба идет вдохновенно, но для меня она нескончаема, я, хотя и стараюсь оставаться спокойной, решаю, что, когда венчание закончится, мне ничего другого не останется, как удалиться. В таком состоянии я никак не могу присутствовать на свадебных торжествах, уверена, Ангел возражать не станет, да и после того, что она сегодня устроила, не очень–то меня это и заботит. Ну и, пока все топчутся по кругу у входа, дожидаясь, когда можно будет поздравить новобрачных, я, пригнувшись, обхожу церковь позади, пробираясь меж надгробий, и быстро добираюсь до своего обшарпанного черного «Гольфа». Двумя пинками сбрасываю с ног шпильки и, когда завожу двигатель, почти ничего не вижу из–за размытой туши на ресницах, а рыдания мои идут такт в такт с урчанием мотора. Стоянка машин расположена у задней части церкви, так что мне придется сделать круг мимо входа, мимо людей там, но это единственный способ выехать. Веду машину ровно, как только могу, и уже думаю, что мне удастся прошмыгнуть никем не замеченной, пока не вижу, как кто–то в полном парадном костюме выбегает из толпы и успевает встать перед моей машиной. Я потрясена, когда понимаю, что это он, и он с ужасом видит, что это я. Он неистово машет руками, требуя, чтоб я остановилась, а я в панике: что ему нужно? Я должна убраться отсюда, просто видеть его не могу, во всяком случае, только не сейчас, когда с ним еще какая–то, — и у меня нога повисает… Бог мой, этот миг длится целую вечность… у меня нога повисает между педалями газа и тормоза.
Часть четвертая
72
Я стою на кромке тротуара у проезжей части возле винного магазинчика в конце моей старой улицы в Чорлтоне, где, похоже, почти ничего и не изменилось. Никто не обращает на меня внимания, я просто женщина за сорок, рядом со мной стоит мой муж, у которого вид, будто он ждет сигнал светофора, чтобы улицу перейти.
Я молча стою под дождем, тело мое не связано с мозгом, и до меня доходит, что меня качает, что если не буду осторожна, то могу потерять равновесие и упасть прямо на дорогу. Муж, похоже, не доверяет мне, берет за руку и крепко держит, как держат ребенка, как я должна была бы держать моего собственного сына много лет назад.