Однако Дитрих уже прислал своего посыльного. Вид у поручика был воинственным, лицо раскраснелось и покрыто копотью, аксельбант, на котором крепился карандаш для записи приказов командующего, болтается, треуголка прострелена в верхней части, однако довольная улыбка гуляла по потрескавшимся от сухости губам.
– Ваше высокопревосходительство! Его превосходительство генерал-поручик Клюгенау докладывает: штурм отбит с большими для противников потерями. Турки с татарами отходят.
Жаль, преследовать их и в этом направлении было нечем. Всю кавалерию я бросил против Девлет-Гирея как против основного врага. Но был бы у меня перевес в силах, я бы вообще все сражение строил по иному плану. Например, высадил бы десант и двинул бы его по ту сторону Перекопа, окружая вражескую группировку.
– Жарко было?
– Не то слово! В одном месте дело дошло до рукопашной схватки. Генерал лично возглавил резерв.
Узнаю Дитриха. Немец, который прежде поступил на службу России как сулящую больше благ, чем всякие мелкие германские княжества, добросовестно служивший, а с некоторого момента решивший прочно и навсегда связать судьбу с новой родиной. И ведь главное, делающий все пунктуально, в соответствии с национальным характером, старательно и отдаваясь службе целиком.
Сколько таких нерусских сынов у матушки-России?
– Благодарю за службу, капитан!
Было у меня такое право: производить офицеров в чин до полковника включительно. Правда, с последующим утверждением императором, однако почему Петру не подтвердить?
По неписаному правилу с донесением о победе отправлялся один из наиболее отличившихся офицеров…
15. Слово и дело
Работать по воскресеньям не полагалось. Раз уж сам Господь создал мир за шесть дней, а на седьмой положил отдыхать, то, значит, и люди обязаны жить по тем же правилам. Никаких правоверных иудейских заморочек с их полным отказом от самых простейших действий по субботам не имелось, домашние дела выполняли все, равно как и хозяйственные, но какие домашние дела у дворянина, одновременно являющегося мастером на все руки? Для дел слуги имеются.
Раньше Ардылов пользовался тем, что в субботу работы заканчивались пораньше, и проводил вечера в свое незамысловатое удовольствие. Если получалось – в компании, чаще же в одиночку он приговаривал бутылочку-другую благородного или самодельного напитка, даже до кровати добирался сам, а в воскресенье шел в церковь подобно большинству населения империи, после чего вновь предавался привычному виду отдыха.
Теперь здоровье стало не то. Это почувствовалось неожиданно. Вроде особо никогда не болел, вернее, в прежние годы вовремя лечился, потом стало не до лечений вообще, а вот теперь по утрам ломило спину, в любое время могло прихватить сердце, довольно быстро стала приходить усталость, а часть зубов или выпала, или была вырвана главным стоматологом страны и императором по совместительству.
Приближалась старость. Все-таки из всех уцелевших Ардылов был самым старшим по возрасту. Многие, кто был гораздо моложе его, погибли, но корабельного токаря словно сохранил Бог. Неужели ради того, чтобы спустя полтора десятка лет умереть от болезней?
Ардылову стало не по себе. Единственный авторитет по медицинской части, Петрович, предложил завязать с вредными привычками и стандартно прошелся, как помирают здоровенькими те, кто не курит и не пьет. Но Ардылов действительно бросил. Курить, по крайней мере, да и выпивать стал лишь раз в месяц, не чаще. И то лишь потому, что Флейшман как-то обронил, мол, в небольших количествах спиртное действует в качестве обеззараживающего. И уже исключительно в небольших количествах. Так, граммов двести, если пересчитать в привычные мерки.
Сейчас как раз было воскресенье. Военные находились на войне, как им и положено. Калинин в очередной раз умотал в Европу. Кротких – куда-то в глубь страны, кажется, под Курск. Ярцева в ближайшие пару лет даже ждать не стоило с Дальнего Востока.
Поговорить по душам не с кем. И вокруг Санкт-Петербург, но не тот, знакомый в прежней жизни с его Лиговкой и Невским, а новый, представляющий сплав старой Риги и многочисленного новостроя. Даже место другое. Флейшман наверняка с семьей, а собственных слуг тревожить неловко. Они тоже народ солидный, семейный. Пусть отдохнут.
Но ведь существуют кабаки. Государственные с вкраплением старых, оставшихся со шведских времен. Однако частные в центре, до них идти далеко или карету брать надо. Ардылов предпочел жить в новом доме. Небольшом, зачем дворец старому бобылю, но уютном. Как бывает уютной берлога. Зато до работы рукой подать. И кабачок рядом имеется. Там все знакомо, и целовальник, которого тянет назвать барменом, и многие из постоянных посетителей. Довольно приличное заведение, посещаемое в основном чистой публикой.
Ардылов не спеша заглянул внутрь, привычно прошел в дальний угол и кивнул целовальнику.
– Винца чарочку и что-нибудь этакое…