Шаги по стеклу

В ее лице что-то переменилось, как будто игра наконец-то стала более азартной. Возможно, она самую малость подняла брови, или чуть-чуть растянула рот в усмешке, или просто скривила губу – как бы то ни было, он ощутил это физически, словно удар. Бранные слова не принесли ему никакого удовлетворения; он осознавал, как они звучат и что за ними кроется, но они вырвались сами собой – больше ему нечего было бросить ей в лицо.

– Вот как, – протянула она, – это уже что-то…

Он встал, прерывисто дыша; слезы успели высохнуть, но когда он посмотрел на нее, в глазах снова защипало. Она не шевельнулась, только смотрела на него вопрошающе снизу вверх, с каким-то внезапно проснувшимся интересом, даже с опаской, отчего ее холодные, неподвижные черты приобрели некоторую живость.

– Что я тебе сделал? – спросил он, глядя на нее в упор. – Кто тебе дал право так со мной поступать?

У него бешено колотилось сердце, к горлу подступила тошнота, он дрожал от ярости, но при всем том какая-то частица его сознания с отстраненным любопытством наблюдала за этой непривычной, беспрецедентной вспышкой гнева, не без одобрения слушала его речи – это было сродни тому отношению, которое сквозило в глазах Сэры, прочитывалось на ее лице.

Она пожала плечами, проглотила комок в горле, но не отвела взгляда.

– Ты мне ничего не сделал, – медленно произнесла она, – и… Стоку тоже. Конечно, мы не имели права так поступать. Но теперь-то какое это имеет значение? Скажи, разве тебе от этого хуже? – Она смотрела на него так, словно задала серьезный вопрос, на который нельзя найти ответ без посторонней помощи.

– А тебе-то что? – Грэм тряхнул головой и склонился к ней над столом.

У него блестели глаза, теперь он смотрел ей в лицо. Она выдержала его взгляд, но ее зрачки расширились, а под полуопущенными веками мелькнуло нечто похожее на страх. Он снова уловил биение маленькой жилки у нее на шее, заметил, как вздымается и опадает трикотажная майка под серо-зеленым комбинезоном. До него долетал аромат лосьона, которым она воспользовалась после ванны, и свежий запах ее тела. Она опять передернула плечами:

– Просто спросила – и все. Можешь не отвечать. Хотела понять твои ощущения.

– За каким чертом ты это делаешь? – Слова вырвались помимо его воли, он не мог сдержать злость и досадовал на себя, что до сих пор торчит у нее в квартире. – Чего ты добиваешься… Зачем весь этот спектакль?

– Поверь, Грэм, – прерывисто вздохнула она, покачав головой. – Я не хотела оскорбить твои чувства, но когда я обдумывала, что именно скажу и, главное, как…

Как-то ведь надо было это сказать. Разве не понятно? – В ее пристальном взгляде сквозило почти отчаяние. – Ты был слишком безупречен. Наши отношения должны были развиваться по определенному сценарию. Не стану объяснять тебе детали. Ты… ты сам это провоцировал. – Он открыл рот, чтобы возразить, но она подняла руку, словно хотела поймать брошенный им предмет. – Да-да, понимаю, это звучит чудовищно, так говорят… так говорят насильники, верно? Но это правда, Грэм. Твоя непогрешимость и дала мне право так с тобой поступить. Ты провинился в том, что был самим собой. Твоя вина – в твоей невиновности.

Он так и застыл с раскрытым ртом. Потом поднялся со стула и обошел вокруг стола. При его приближении Сэра и не подумала встать, только жилка на шее забилась сильнее, а пальцы сцепились в замок на круглой черной столешнице. Она по-прежнему смотрела туда, где он только что сидел. Грэм прошел за спинкой ее стула и приблизился к окну.

– Мне уйти? – негромко произнес он.

– Да, я хочу, чтобы ты ушел. – Ее голос стал пронзительным и резким.

– Неужели? – все так же тихо переспросил Грэм.

Могу, между прочим, выброситься из окна, подумалось ему, но здесь невысоко, да и ни к чему снова показывать свою боль и обиду. А еще могу задернуть шторы и прыгнуть на нее, зажать ей рот, швырнуть на стол, сорвать одежду, распнуть… короче говоря, сыграть другую роль. На суде можно будет прикрыться временным помрачением рассудка на почве ревности: нормальный судья, скорее всего, вынесет оправдательный приговор. Заявлю, что не применял оружия (разве что известным тупым предметом – между ног, и еще более тупым предметом – по затылку, первозданная кара, вековечная жестокость, крайняя непристойность наслаждения, радость, вывернутая наизнанку, обернувшаяся мукой и ненавистью. Да, вот именно – какая идеальная пытка, архетип всех хитроумных Приспособлений, с которыми испокон веков баловались мы, мужики. Разбить и уничтожить изнутри, не оставляя ни ссадин, ни кровоподтеков снаружи).

Она сама меня спровоцировала, ваша честь.

Да, сама спровоцировала, и катитесь в задницу, ваша честь. Я этого не сделаю – ни с ней, ни с собой. По мне, прав был Пилат: умыл руки и позволил толпе вершить постыдный суд. Видишь, Слейтер, я все-таки ношу мозги, там, где положено. Грэм повернулся. Он бы не удивился, замахнись на него Сэра кухонным ножом.

Но она по-прежнему сидела к нему спиной. Черные волосы были стянуты в узел на затылке.