Ася всегда хотела быть врачом. Мечтала об этом, даже окончив радиотехнический и, казалось бы, избрав свой путь окончательно. Ее мечта стать врачом – пожалуй, единственная тема, на которую она говорила с Валерием откровенно. Ей снились белые халаты, резиновые перчатки, пузырьки с лекарствами и люди, молящие о помощи. Не имея никакого образования, она прочла горы книг по медицине и могла порой властно осадить завирающегося участкового врачика с приторной фамилей (как же его? – Паточнов). Она имела очень больные почки, но не позволяла никому даже намекать на это. Пожалуй, она знала, что раньше или позже все равно умрет. Раньше друзей, любимых, отца с матерью. Но умереть так рано…
В гостях у любовника ей стало плохо. Вызвали «скорую».
Врач достала лекарство и начала наполнять шприц. «Нет – сказала Ася, – мне этого нельзя. У меня сразу откажут почки».
«Много ты понимаешь, – ответила врач, – лежи и молчи!». Ася попробовала сопротивляться, но врач попалась с норовом и попросила любовника подержать Асе руки. Любовник подержал, добросовестный. Когда укол сделали Ася сказала: «Теперь все. Я буду являться к вам после своей смерти. Буду являться каждую ночь.»
«Являйся на здоровье», – ответила врач и уехала. Ася прожила еще четыре дня.
– Какой ужас! – прошептала Люда, – этого нельзя так оставлять!
Валерий заметил, что вспоминает вслух. Часы показывали половину одиннадцатого. В комнатах было по-ночному тихо.
Включился холодильник с преувеличенным звуком – подчеркивал собственную значительность.
– Ты ее любил, – сказала Люда.
– Нет, только тебя.
Люда с минуту посмотрела на стену стеклянным взглядом, потом очнулась и спросила:
– Сколько у тебя было женщин до меня?
– Ни одной.
– Значит ты ничего не умеешь?
– Я научусь. С чего начинать?
– С ужина, – ответила Люда, – остальное потом.
Они поужинали какой-то пожелтелой картошкой на блюдечке и закусили ее салями. От шампанского Валерий отказался, сказав, что пока не может пить. Люда выпила еще один крепкий кофе и они прошли в спальню.
– Ну, – сказала Люда.
– Что?
– Закрой глаза и протяни руки. Ничего не делай, пусть руки все сделают сами. Позволь пальцам посвоевольничать.
Валерий открыл глаза:
– Я так не могу. Как могут пальцы думать за меня? Это просто бред какой-то.
– Мужчина с женщиной – это всегда легкий бред, – ответила Люда, – это легкий бред, достигший совершенства.
– Не могут же пальцы сами рассегнуть пуговицу?
– О, еще как могут. Ты им только не мешай.
Он протянул руки и коснулся мягкой ткани на ее груди.
Ткань впитала ладони (так промокашка впитывает каплю) и ладони поползли. Первая пуговица расстегнулась – так неожиданно, что Валерий искренне удивился.
– Как так получилось?
– Ты просто пальцем зацепил. Не открывай глаз, пока.
Потом они поставили на тумбочку неяркую лампу и занавесили ее зеленой простыней (минздрав, минздрав, минздрав, минздрав… – было написано на простыне: нездоровое чувство собственного достоинства у этого минздрава…)
Еще два часа они катались по широкой кровати, попадая то вдоль, то поперек, то сверху, то снизу, иногда скатываясь и снова вползая. Валерий пыхтел как паровоз, но работал с большим КПД. Наконец Людочка устала и высказала свое одобрение.
– Теперь ты мой, – сказала она, – теперь ты мой навсегда.
– Конечно, – ответил Валерий.
– Нет, ты не понимаешь о чем я говорю. Я ведь была твоей первой женщиной, а сегодня была твоя первая ночь. Такое не забывается.
– Конечно, – снова согласился Валерий.
– Ты опять меня не понял. Теперь, всегда, даже если ты будешь обнимать другую женщину, ты будешь обнимать меня – я научила тебя любить и я останусь в тебе, кого бы ты ни любил после.
– Я не хочу никого другого.
– А я и не позволю. Ты ведь меня плохо знаешь – я ведь плохая женщина, иногда я даже страшная женщина, впору самой себя бояться. Я вцеплюсь в тебя как клещ и никогда не отпущу.
Я страшно ревнива. Я буду ревновать тебя к каждому столбу и, конечно, не допущу никаких посторонних женщин. Потому что я тебя люблю. Но я знаю, что ни одному мужчине верить нельзя (да, да, помолчи!), и если ты даже обманешь меня, и если ты даже меня предашь – я все равно буджу тебя любить. И моя любовь не позволит тебе быть счастливым с другой. Даже и не пытайся.
– Я не пытаюсь, – ответил Валерий.
– Попытаешься когда-нибудь. Но я не дам тебе жизни. Даже если меня не будет поблизости, то с тобой всегда останется наша первая ночь – твоя первая ночь, когда ты научился любить. Запомни, это было лучшее в твоей жизни. Лучшего уже не будет. Твой пик счастья был сегодня ночью – дальше будет лишь пологий спуск. Когда-нибудь ты попробуешь повторить все то, что мы делали сегодня с тобой. Но у тебя не получится.
Потому что никто не поднимается дважды на пик счастья. Ты еще будешь тосковать об этой ночи.
– Я еще не думал об этом, – сказал Валерий.
– Когда-нибудь поймешь. Прости, у меня просто привычка к монологам – это профессиональное.
Около часу ночи в зале послышался кашель и папа встал с кресла.
– Что теперь? – спросил Валерий.
– Ныряй.
Валерий сполз в теплый сумрак между тумбочкой и кроватью.