Шакалота. Птичка в клетке

— Твоя мама сказала, что лучше будет, если я навещу тебя попозже. Не хотела, чтобы ты… волновалась лишний раз. Ну, или, — пожимает плечами, — злилась.

— Я не злюсь, — вздыхаю.

— Вижу, — уголок губ поднимается в робкой улыбке. — Ничего, что я временно у твоей бабушки живу? Я хотел снять номер в гостинице, или снять квартиру, но твоя мама…

— Всё в порядке, — перебиваю. — Меня ведь там нет.

— Да, — опускает глаза и слабо кивает. Кусает губу, с силой, будто ему натерпится что-то сказать, но Паша не даёт себе волю.

— Поругать меня хочешь? — решаю помочь ему решиться. — За то, что не сказала даже тебе? Про игру, по задания, про риск.

— Нет, я…

— Я же вижу.

Расправляет плечи и шумно вздыхает, отводя взгляд к окну:

— Я злился. Ещё недавно думал, сойду с ума от злости и бессилия, Лиз, но сейчас всё прошло. Я просто… просто волнуюсь за тебя. Очень сильно.

— Спасибо что приехал, Паш.

Через две недели тётя Алла шепнула мне на ухо, что Макс пришёл в себя. Следователь попытался с ним поговорить, но что из этого вышло, никому из нас не узнать. Зато стало известно, что отцу Яроцкого удалось-таки получить разрешение на то, чтобы на какое-то время вывезти сына за границу для лечения в одной из самых высококвалифицированных клиник мира. В какой части света эта клиника находится, также не разглашают. Как и о его состоянии, прогнозах и тяжести полученных травм.

Я не знаю, как он. Что чувствует. Что думает.

Я и Макс… мы потерялись друг для друга.

Через три недели меня выписали из больницы, но самое тяжёлое только начинается. Я думала, была уверена, что готова пройти всё это заново: таблетки, ежедневное посещение врача, кардионагрузки, анализы, гимнастика и прочее, но оказавшись у бабушки дома, поняла, что теперь мне придётся заставлять себя это делать. Каждый день, каждый час, каждую минуту… ради них — ради родителей. Исключительно ради них.

— Вы поэтому меня телефона лишили?.. — уронила куртку на пол бабушкиной квартиры и выдохнула тихо, ошарашенно глядя на маму. — Никому кроме Зои звонить не давали! Вы… вы ведь сказали Полине стыдно. Ей… стыдно… Вы сказали, она плохо себя чувствует из-за беременности… Вы сказали, что моя сестра дома, лежит в постели и…

— Лиза. Лизонька, пожалуйста, умоляю тебя, успокойся, — Мама обхватывает меня за вздрагивающие от рыданий плечи, крепко прижимает к груди и тихонечко плачет. Отец, бабушка и Паша молча стоят за её спиной, и каждый выглядит так, будто у них отравление газом и они вот-вот сознание потеряют.

— Вы скрывали это от меня… — слова невнятные и тихие.

— Лиза… Лиза, пожалуйста… Врач запретил. Нам пришлось. Прости… Прости нас, девочка… моя… прости…

Руки мамы соскальзывают с моих плеч, и она падает в обморок, а я пячусь к стене, зажимаю ладонью рот, подавляя стоны боли и медленно сползаю на пол.

Паша обнимает меня, прижимает к себе, гладит по волосам, что-то шепчет… Не знаю что — в моей голове жужжит рой пчёл, всё громче и громче… Громче и громче!

Так вот где был мой отец — дома. Решал проблемы с полицией — другие проблемы.

Моей сестры больше нет. Моя сестра покончила с собой.

«Мне не стыдно.

Вы отняли его у меня. Все вы! Все вы виноваты — каждый из вас!

Я любила его, а вы забрали его у меня. Он сказал, что мы будем вместе, когда это всё закончится, сказал, что будет только моим, а вы… а ты, Лиза, ты лишила не только меня смысла жизни, ты лишила жизни моего будущего ребёнка забрав у него отца!

Ты всегда и всё у меня забирала. Родители любили только тебя, меня они даже не замечали! Я была никем, пока не поняла, что можно жить проще, может стать легче, можно просто забыть о том, что я — пустое место, а ты, Лиза — центр вселенной! Оскар показал мне, какого это — просто забивать на всё! Жить для себя, пользоваться всеми ради собственной выгоды. И да… мне ни капельки не стыдно.