Шахматист

— Пароль! Не будьте ребенком, О'Лири! Даже в этот момент я не был уверен, что имею дело не с провокатором, равно как и вы не избавились от сомнений относительно меня! Игра остается игрой. В июле прибыл ко мне из Лондона некий Луазо [137], тоже подал пароль — от Пьюсея [138]. И знаете, что он предложил? Что поедет в Париж и убьет Бонапарта, если только я оплачу все расходы! Понятное дело, я вышвырнул его вон! Подумать только, какие бараны служат нашему делу! От этого мне прямо плохо делается! Но что тут поделать. On est souvent dans la necessite de se servir des mechants [139]. Это из Фенелона… Возвращаясь же к делу — здесь относительно безопасно. В толпе всегда безопаснее, чем на пустыре. Если хочешь прятаться, прячься под солнцем. Это уже из азиатских мудростей. Сегодня здесь ярмарка, впрочем, в Оттензее постоянно крутятся моряки, гоняющиеся за девицами. Эта хижина — одно из моих укрытий, тут у меня свой тайник. Опять же, у меня здесь прекрасное вино, давайте выпьем!

Гимель поднялся и вышел, чтобы через мгновение вернуться с покрытой паутиной бутылкой и бокалами.

— Рейнское, тридцать восьмого года. Qui ne sait boire, ne sait rien [140]. Это из Буало. За такую бутылочку на постоялом дворе вам пришлось бы заплатить флорина четыре, а то и больше.

— И сколько это в более мелкой монете? — спросил Батхерст.

— Четыре флорина? Это шестьдесят четыре гроша. Да, придется подучить вас деталям немецкой жизни. Бесплатно — это было в договоре, за все платит ваш и д'Антрагю работодатель.

— И вы, Гимель, знаете этого работодателя?

— Догадываюсь. Не знаю только, кто финансирует эту операцию и какова ее цель. Но догадываюсь и об этом. Автомат фон Кемпелена, это прекрасный футляр для кого-нибудь, кого следует безопасно вывезти с захваченной врагом территории. Кажется, машинку уже использовали для этой цели [141]. Человек, которого вы желаете вывезти, должен быть значительной фигурой, судя по тем деньгам, которые вложены в операцию. Это пленник или слуга Бонапарта, являющийся агентом Сикрет Сервис. Я угадал, правда?

— Скажем, что так, — кивнул Батхерст. — Возвращаясь к деньгам, в этих землях используются разные монеты?

— Это еще не все, майн герр. На каждом шагу монеты обладают различной стоимостью. В Гамбурге за милю пробега почтовой лошади платят в два раза меньше, чем в Берлине, поскольку, в связи с войной, в Пруссии корм стал дороже. Война изменила все. То, что я рассказываю вам сегодня, завтра уже не будет стоить и выеденного яйца. Но пойдем дальше. За так называемую смазку колес в Мекленбурге вы платите одну марку. Но марка тоже может иметь разную стоимость. Здесь, в Гольштинии, она стоит девять с четвертью риксталера, а в Мекленбурге, через который доберетесь в Берлин, уже двенадцать риксталеров. Золотые монеты у вас есть?

— Немного. Максы, соверены и пистоли.

— Жаль, что не фридрихи, их охотнее всего берут в Берлине и окрестностях. Могу вам часть поменять. Но давайте кончим с этим, позже я расскажу вам больше о здешней жизни. Перейдем к делу. Я устроил то, что должен был, за что мне заплатили — и даже больше. Начнем с обязательного. Сначала вам нужно попасть в Гамбург. С этим сложностей не будет: сейчас между Альтоной и Гамбургом, а точнее — в обратную сторону, идет постоянное нелегальное перемещение. У властей все расползается в руках, они трясутся от страха, особенно с прошлой среды, когда в Альтону привезли тяжело раненного герцога Брауншвейгского [142]. Великий вождь отправился за триумфом, обещал триумф, и вот теперь… Десять человек несли его на носилках, грязного, в каком-то тряпье, за ними шла толпа орущих подростков и бродяг… Положили его в каком-то несчастном постоялом дворе, вызвали доктора Унцера… Кошмарный вид, представляете, как это подействовало на людей?! Но еще сильнее — на сенат Гамбурга. С тех пор, как Берлин оказался в руках Бонапарта…

— Когда это произошло?

— Так вы не знаете?

— Не знаю.

— Неделю назад он въехал в Берлин. Еще раньше в город вошли отряды маршала Даву. Представляете, какую панику это вызвало?

— Представляю, только не будем терять времени на разговоры об этом.

— Это весьма важно, майн герр, поскольку доказывает, что вы можете рассчитывать на царящий повсюду бардак. В Альтоне полно прусских дезертиров, в мундирах и без. То же самое и в Гамбурге. Никто уже никого не различает, а власти Гамбурга, хотя и питаются надеждой, что Бонапарт будет уважать Старую Ганзу, считаются с тем, что такой надежды надолго не хватит [143]. Все это способно облегчить вам перемещение и, к тому же, я дам вам проводника, который доведет вас до постоялого двора «Баумхауз»… А теперь я должен сказать вам, как заполнить паспорта, дать совет относительно того, как выбрать наилучшее средство передвижения и как переодеться, вручить досье с характерными чертами Наполеона и сообщить контакт в Берлине.

— Ошибаетесь, мистер Гимель. Вы не должны, но обязаны!