Шале

Хлопья были вкусные. Закончив завтракать, я придвинула табурет к раковине и вымыла миску под краном, как делала мама, когда раковина переполнялась и туда больше ничего не влезало. Сейчас там было много посуды, которая неприятно пахла, но я не стала мыть остальное. Потому что там лежали ножи, а мне запрещалось их трогать. Ножи острые, можно порезаться, говорила мама. Иногда она показывала мне порезы от ножей у себя на руках. Говорила, что показывает, чтобы я знала, какие ножи опасные, но мне не нравилось, когда она так делала, и я говорила «нет-нет-нет, я не хочу смотреть».

Помыв за собой миску, я вернулась к нам в спальню и оделась. Моя вчерашняя одежда лежала на полу, и я надела ее назад. Потом пошла в гостиную и включила телевизор, но передачи были неинтересные, а мультиков не показывали. Иногда мама запрещала мне его включать, говоря, что у нее болит голова, а от телевизора слишком много шума.

Я смотрела телевизор очень долго и снова проголодалась. Мама не возвращалась. Я насыпала себе еще хлопьев и посмотрела еще телевизор. А потом еще. Потом в пакете не осталось молока, и пришлось взбираться на табурет и заливать хлопья водой из-под крана. Хоть я и насыпала больше сахара, вкус получился не очень, но я все равно их съела, потому что была голодной.

Потом стало темнеть, так что я переоделась в ночную рубашку и улеглась в постель.

Мама так и не вернулась. Хоть я не выключила свет, и Мишка был со мной, мне все-таки стало страшно.

* * *

Когда я проснулась, в животе у меня бурчало. Мама еще не пришла. Я позвала ее, проверила все комнаты — никакого ответа.

Пакет из-под хлопьев валялся на столе, но он был пустой. Я открыла холодильник и нашла упаковку плавленого сыра. Обычно я ела сыр с хлебом, но намазывала его для меня мама, потому что мне запрещается трогать ножи. Однако сейчас я так проголодалась, что подумала, если буду очень осторожной, то она, наверное, не рассердится. Я открыла ящик, где мама хранила хлеб, но там лежала только одна сухая горбушка. Она была твердая, но больше ничего не нашлось. Я взяла нож — очень, очень осторожно — и размазала по горбушке треугольничек сыра. Мне нельзя было намазывать больше одного, потому что это расточительство, а деньги на деревьях не растут, мама всегда так говорит. Я съела хлеб с сыром, и это было очень вкусно, хоть хлеб и зачерствел, но мне показалось мало. Поэтому я сняла обертки с еще двух треугольничков и съела их без хлеба. Такое мне точно не позволялось, но я надеялась, что в этот раз мама не будет сердиться.