Шале

— Я недостаточно хороша для тебя, Хьюго, — всхлипывает она. — Мне так жаль! Я постараюсь стать лучше. Не буду столько пить. Перестану принимать таблетки. Честное слово, перестану. Хоть прямо сейчас, если захочешь. Брошу их в мусор! Или нет, в окно! Нет, в окно нельзя, животные могут их съесть, и у них не будет потомства… а животные живут в снегу?

Она набрасывается на меня с поцелуями, тянется к молнии на брюках и расстегивает ее.

— Давай займемся сексом! Сделаем ребенка! Только не бросай меня, Хьюго!

Обычно я не могу устоять, если Реа хочет секса — что, надо признать, в последнее время бывает крайне редко, — но я никогда еще не видел ее в таком состоянии, и это меня пугает. Я мягко отстраняю ее руку.

— Реа, не глупи. Конечно, я тебя не брошу. Но ты кажешься немного… взбудораженной. Может, ты еще поспишь, и мы с тобой поговорим позднее?

Она падает обратно на кровать, явно с облегчением.

— Хорошо. Так и поступим. — Поворачивает ко мне лицо. — Расскажи, что происходит там, внизу. Есть еще новости про труп?

А! Вот почему она ведет себя так странно… Видимо, Реа все-таки более чувствительна, чем мне казалось.

— Вроде бы это какой-то парень, который погиб много лет назад. Его брат уже едет опознать тело.

Она кивает, и глаза ее снова наполняются слезами.

— Ясно… Какой ужас!

Я беру ее за руку.

— Да, кошмар. Но, наверное, для него будет лучше, если эта ситуация наконец разрешится, спустя столько лет…

Реа делает глубокий вдох и медленно выдыхает.

— Не знаю. Наверное. Иногда мне кажется, что прошлое должно оставаться в прошлом. А ты как думаешь?

Я решаю, что она говорит про нашу ссору из-за таблеток. Ей хотелось бы оставить ее в прошлом. Поэтому я сжимаю ее руку и отвечаю:

— Пожалуй, так же. Но это он должен волноваться, не ты. Отдыхай. И, может быть, — я ласково глажу ее по груди, — позднее мы попробуем сделать ребенка. Но только если ты захочешь.

Она кивает, слабо улыбнувшись.

— Да. Давай.

36

Ранее

Поначалу все шло неплохо. На новом месте мама выделила мне собственную комнату — не такую уютную, как у Ронды, но гораздо симпатичней, чем та, что мы с ней делили в старой квартире, которую я еще немного помнила. Дома было прибрано — никаких больше грязных тарелок в раковине, — а в холодильнике всегда стояло молоко. Мама готовила не так хорошо, как Ронда, но она сказала, что прошла уроки по кулинарии и «родительству», пока лежала в больнице, где я ее навещала, и что теперь готовит лучше, чем раньше, и с родительством у нее тоже налаживается. Я этого не поняла — ты или родитель, или нет, — но мама так сказала. У нас многое изменилось: я по-прежнему ела хлопья на завтрак, потому что они мне нравились, и мама говорила, что они полезные, но она нарезала к ним банан, и на обед или ужин хлопьев мне больше не давала. Моя одежда пахла стиральным порошком и не была мне мала. Мама всегда вставала по утрам и спала в своей кровати. Молоко в холодильнике пахло, как должно пахнуть, а йогурты не становились газированными.