Шаляпин

Его позиции всегда были зыбки. И все же насмешки в его адрес по поводу выступления в Севастополе лишний раз показали, до какой степени на виду любой его шаг, до какой степени пристрастно следят за каждым его поступком. От него требовали, чтобы он был не только большим артистом, но и гражданином с большой буквы, а к этому он никак не был приспособлен.

Характерно письмо Шаляпина из Кисловодска к дочери от 7 сентября 1917 года. После сетований на недостаток продовольствия и дороговизну, он рассказывает об устроенном в Кисловодске концерте.

«Сбор был 14 500 рублей, за оплатою всех расходов я получил около 10 000 рублей, конечно, тут была травля в газетах — меня честили и мародером, и одним словом, кем угодно, но билеты были распроданы в течение трех часов. Конечно, если бы была возможность, разумеется, я предпочел бы устроить здесь так же, как и в Севастополе, демократический концерт с совершенно низкою платой, но ни публика, ни помещение, ни само настроение места „Кисловодск“ этого делать мне не позволили, а ослы и всякая нечисть этого понять не хотят и, конечно, как прирожденные хамы, самым хамским образом и приемами желали сделать мне пакости, распространяли всякие слухи, хотели будто бы сорвать концерт, но это все происходило до момента, пока я не вышел на сцену. Вышел, и все смолкло, пропало, провалилось — хамы замолкли…»

Как видим, и в ту пору его поведение было исполнено самых крайних противоречий. В этом особенность его личности.

Еще характерная деталь. В том же письме он просит дочь переговорить с Рахманиновым о совместной поездке в начале будущего года в Америку и что в положительном случае он займется получением заграничных паспортов. Просит сделать это осторожно, тактично, потому что затронутая им тема в условиях военного времени, — он понимал это, — щекотливая. Из разговоров о поездке за границу в тот момент ничего не вышло. Ровно через два месяца произошел октябрьский переворот. А через месяц после начала Октябрьской революции Рахманинов с семьей покинул Россию.

Осенью 1916 года Шаляпин перестал петь в казенных театрах, предпочитая выступать в Петрограде в антрепризе Аксарина в Народном доме, а в Москве — в опере Зимина. Так продолжалось до марта 1918 года: он был связан лишь с сохранившимися еще частными антрепризами.

В день октябрьского переворота Шаляпин пел в Народном доме. Шел «Дон Карлос». Во время спектакля донеслись звуки выстрелов, неподалеку грохнула пушка. То прозвучал исторический выстрел «Авроры». Спектакль фактически был сорван: публика поспешила разойтись.

Так Шаляпин встретил начало новой эры в России.

Он продолжал выступать в антрепризе Аксарина. 10 декабря он писал дочери Ирине:

«Пою в Народном доме, публикой всегда положительно набит битком театр. Принимает меня публика, скажу, как никогда, я стал иметь успех больше, чем когда-нибудь. Кстати сказать, я все время, слава богу, в хорошем порядке, голос звучит, как давно уже не звучал, молодо, легко и звучно. Продовольствие хоть и дорого стоит, но все есть, и я ни в чем себе не отказываю, нет только белого хлеба».

Он рассказывал, что на днях даст концерт в Кронштадте для матросов, по их просьбе, и, быть может, съездит для той же цели в Гельсингфорс. Хотя он не был теперь связан с Мариинским театром, но все же выступал там 27 ноября 1917 года в партии Фарлафа в «Руслане и Людмиле», на спектакле, посвященном семидесятипятилетию со дня первого представления оперы. Он с удовлетворением сообщал, что имел огромный успех.