Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

Сказитель взял бумагу, в которую было завернуто ожерелье, собираясь выкинуть ее, как вдруг увидел широкую чернильную полосу на внутренней стороне бумаги. Он перевернул ее, разгладил и прочитал надпись, начертанную большими неровными линиями: «То, что принадлежало нам».

Сказитель растерянно смотрел на иероглифы.

Он окунул кисточку в углубление с чернилами и смотрел, как черные капли падают в углубление на камне для письма.

«Словно слезы, падающие в чай улун», — подумалось ему.

А потом он написал слова «То, что принадлежало нам» на титульном листе последнего и самого главного труда всей его жизни.

* * *

Японцы почти не беспокоили евреев, обитавших в перенаселенном, пораженном многими болезнями гетто в Ханкоу, и не только потому, что не спешили приступить к осуществлению нацистского плана «окончательного решения». Начальник гетто, японский сержант Кано Гоя, ввел систему пропусков, позволявших евреям покидать территорию гетто в светлое время суток. Голубой пропуск действовал в течение месяца, розовый — в течение недели. Кому и на сколько выдать пропуск, Гоя-сан решал по собственному усмотрению. Как-то раз он заставил сотни евреев, желающих получить пропуска, ждать на морозе целый день, а потом, выпрямившись во весь свой рост в четыре фута десять с половиной дюймов [27], объявил продрогшим до костей людям, что им «чертовски повезло», потому как именно он является «царем евреев». Никто не засмеялся. Не осмелился засмеяться. Эти люди на собственном опыте убедились, что низкорослые нацисты могут быть не менее жестокими, чем долговязые.

С помощью пропусков евреи отправлялись в город на поиски работы, что было крайне непростой задачей. Многие обшаривали помойки в поисках хоть чего-то съестного, другие просили милостыню. Стал известен случай, когда еврейскую девочку отдали состоятельной семье в обмен на дорогое лекарство, необходимое для лечения ее матери.

Условия жизни в огромном городе стремительно ухудшались. На улицах валялись мертвые тела, мусор больше не вывозили, на каждом углу сидели попрошайки. Только предприимчивым золотарям из клана Чжун удалось сохранить свой бизнес. Они все так же вычищали ночные горшки и продолжали процветать.

И все же кое-где в Городе-у-Излучины-Реки сохранялись остатки былой роскоши. Ночные клубы были по-прежнему переполнены, хотя теперь здесь отдыхали японские, немецкие и итальянские военные, а на черном рынке, как и раньше, можно было купить все, что угодно.

* * *

Конфуцианец медленно мерил шагами балкон. Он день и ночь листал «Аналекты» в поисках указаний на то, какое время следует считать наиболее подходящим для начала активных действий. Сегодняшний день ничем не отличался от остальных. Он достал из клеток двух голубей и подбросил их в небо. Один полетел на юг, в Кантон, где находился конфуцианец-республиканец, другой — на юг, к конфуцианцу-коммунисту.

Он следил за полетом птиц до тех пор, пока они не превратились в едва различимые белые точки, а затем и вовсе растворились в синеве неба. Потом он опустил взгляд на мутные воды Хуанпу, впадавшей в Янцзы, которая, в свою очередь, величаво несла свои воды в сторону моря. У реки, сказал себе Конфуцианец, было четко определенное направление, в отличие от стрелы, которую он только что пустил в небо.

Затем он отвернулся от реки, и на его тонких губах заиграла улыбка. Это было начало. Начало того, что вернет конфуцианцам власть, принадлежащую им по праву.

Из записной книжки Сказителя

Я медленно бреду по набережной Бунд. Большие торговые корабли выглядят игрушечными рядом с линкорами японского императорского военно-морского флота. Но мне и те и другие кажутся карликами в сравнении с историей, которая медленно раскручивается в моем мозгу, чтобы потом вылиться на бумагу и в конечном итоге найти путь на сцену.