Шансы есть…

– Тепло. Уезжаешь. На высокой скорости. По крайней мере, так ты поступаешь в других местах. А здесь – ждешь парома. Острова не способствуют преступности, Линкольн. Это факт. Особенно той, что требует бегства. Или замысла. Импульсивные преступления, когда сам все понимаешь, но ничего с собой не можешь поделать? Вроде домашней драки? Вот в чем наша сила, особенно зимой, когда разъезжаются все туристы и для нас наступают постные времена. Нигде никаких богатеев. Никто не наймет тебя стричь газон или чистить бассейн. От Дня Колумба до Дня памяти. Черт, как можешь, так и выкручиваешься. Расписываешь бюджет на всё: ребенку нужны скобки на зубы, машине – новая коробка передач, всякая херня еще может произойти. А накатывает херня волнами, вы уж мне поверьте. Но каждый год? Пиздец наступает именно от того, чего не ждешь. Кто-то поскользнулся на льду и сломал бедро. И тебе вдруг выставляют больничные счета. Запаздываешь с арендной платой, с рассрочкой за снегоход, который вообще покупать не стоило. Тебе начинают названивать взыскатели долгов. Вам знакомы такие неприятности, Линкольн?

– Лично мне – нет.

– Рад это слышать, – неубедительно произнес Гроббин. – А вот многим, кто живет тут круглый год, они знакомы хорошо. В общем, настает январь и ваш дружок незнамо где добывает билеты на переигровку “Патриотов”[60]

, скажем, в Денвере. Желает знать, ты в деле или нет. А ты не в деле, Линкольн. В деле ты бы не был, даже проводись игра в Фоксборо и ты б мог туда долететь, маша руками, как крыльями. Но ох как бы тебе хотелось поехать на эту игру. И ты пытаешься придумать, кто б мог ссудить тебе денег, кто согласится тебе поверить, но ты сам себя обманываешь. Тут остров, Линкольн, и все, кого ты знаешь, знают и тебя. Озираешься, кого б еще за это обвинить. Под рукой у тебя жена, вот ты ей все и объясняешь. Отчего она говно насранное. Отчего во всем этом она виновата.

Линкольн вздохнул и устроился поудобнее. Как и утренняя беседа, этот разговор тоже грозил провалиться в кроличью нору, только теперь Гроббин в придачу был еще и пьян.

– Зачем вы мне все это рассказываете, мистер Гроббин?

Лицо у того тотчас же помрачнело.

– Заткнись, Линкольн.

– Прошу прощения? – Потому что он поразился не на шутку. Попробовал припомнить, когда кто-нибудь в последний раз велел ему заткнуться, и не смог.

– Я тут кой-чего объясняю, поэтому окажи-ка любезность. А кроме того, сам же слышал, как я тут пообещал Кевину не хулиганить. Не делай из меня вруна.

Вот, пришло в голову Линкольну, то самое, о чем тревожилась Анита: что если его предоставить самому себе, он окажется в час ночи рядом с воинственным пьянчугой. Есть те, кто предвидит всякое, и те, кто нет, и Линкольн принадлежит к последней категории. Влажные салфетки – не единственное, чего он не предусмотрел. Линкольн уже всерьез раздумывал, не слезть ли ему с табурета и не направиться ли к двери, да только был более чем уверен, что попробуй он такой маневр, Гроббин возложит тяжелую лапу ему на плечо и велит сесть на место. Завидев это, Кевин, возможно, подойдет и вмешается, но и это будет скверно. Хотя в итоге Линкольн остался сидеть из-за того, что в голосе Гроббина, попросившего не делать из него вруна, помимо угрозы, прозвучало и нечто жалобное.

– Спасибо, – произнес он, как только стало ясно, что Линкольн не рыпается. – На чем я остановился?

– Я объяснял своей жене, почему она во всем виновата, – напомнил ему Линкольн.

– Верно. Что она и без того знала, потому что у вас с ней такие разговоры уже бывали, и виновата во всем всегда она. А еще она соображает, что с тобой ей лучше не пререкаться, потому что ничем хорошим это никогда не заканчивается. Поэтому она просто стоит между тобой и холодильником, не прекословит и ждет, что будет дальше. Настанет день, Линкольн, когда кто-нибудь проведет такое исследование, и обнаружат они вот что: единственное место, где тебе точно не нужно оказываться, если ты женщина и живешь с жестоким пьяницей, – это между мужиком и холодильником. В общем, ты пихаешь ее нахер с дороги – сильней, чем собирался, – и она падает. Лежит и хнычет на полу, пока ты не приказываешь ей встать. Она не дура и делает, что велено. Стоит, глядя на тебя, вся такая “что я сделала?”. И знаешь, что ты при этом думаешь, Линкольн?

Поскольку его предупредили рта не раскрывать, Линкольн просто качнул головой.