Шансы есть…

Этим он отличался от Вольфганга Амадея – и это запросто могло оказаться главным различием между ними. Вава был кальвинистом. Везде он видел знаки не только собственной избранности, но и избранности Линкольна. У других людей с этим не очень. На Тедди посмотрел разок – и не увидел ни следа божьей милости. Ошибался ли он? Нынче вечером, когда Линкольн брел за каталкой, на которой Тедди везли в операционную, у него не шел из головы вопрос: отдельный ли случай то, что произошло в “Рокерах”, или же его лучше рассматривать как часть давнего шаблона, который в двух словах можно описать так: жизнь у Тедди (заимствуя понятие Гроббина) не задалась? Еще в Минерве Тедди, казалось, смирился с вероятностью того, что жизнь у него не задастся. Отчего сам собой напрашивался вопрос: такое смирение – причина или следствие? Кротко ль Тедди принял неизбежную траекторию собственной жизни, – или же принял мужественно свою неспособность изменить эту траекторию?

А Мики? Удалась ли жизнь у него? Наблюдая, как он играет свой любимый рок-н-ролл на очень высокой громкости, Линкольн ответил бы: да. Разве не это он сказал Аните? Что из них троих, похоже, только Мики живет той жизнью, которой и должен жить? Но всего несколько кратких часов спустя уверенности в том поубавилось. Благодаря философским разглагольствованиям уставшего от жизни пьянчуги в Линкольне, как он тому ни пытался противиться, поселились сомнения насчет старого друга, и сейчас он вновь припомнил лицо Мики тем утром, когда тот, сидя на своем “харлее”, глядел куда-то в пространство, а лицо у него было маской… чего? Разочарования? Печали? Сожаления? Музыка – это для него жизнь или побег от жизни?

– Что ж, я этому рад, – произнес Гроббин без явной иронии или горечи. – Может, вам и дальше будет везти. По моему опыту, с везучими так обычно и бывает.

Опять кальвинизм. Избранные остаются избранными, про́клятые – про́клятыми. Решив что-то однажды, Бог никогда не отступается от своего суждения, и это Вольфганга Амадея Мозера вполне устраивало, раз уж он убежден, что отчего-то заслужил избранность, а вот остальные как-то не сдали этот важный экзамен – вероятно, еще в материнской утробе. Гроббина же, напротив, казалось, вымотала целая жизнь попыток изменить предрешенное.

– Мистер Гроббин? – осведомился Линкольн.

– Да, Линкольн?

– Мне очень нужно отлить.

– Вам не требуется мое разрешение.

– У меня отчего-то сложилось впечатление, что требуется.

В мужском туалете Линкольн вытащил телефон и прокрутил журнал недавних звонков, пока не долистал до номера, с которого ему утром звонила Беверли. Ответил сонный женский голос.

– Беверли? Это Линкольн Мозер. Помните меня?

– Эм-м-м. Да?

– Простите, что звоню так поздно. Речь о вашем свекре.

– С ним все в порядке? Я пыталась ему дозвониться.

– Он в клубе под названием “Рокеры” в Оук-Блаффс.

– Пил?

– И прилично, я бы сказал.

– У него же завтра операция.

– Мне он сообщил, что решил ее не делать.

Она не ответила сразу, и Линкольну потребовался лишний миг, чтобы сообразить, что она плачет. Наконец Беверли произнесла:

– Мне нужно пятнадцать минут, чтобы доехать. Можете его заговорить на это время?

– Думаю, сложностей не возникнет.

Когда Линкольн сел на свой табурет у стойки, Гроббин произнес:

– Ладно, вот что будет дальше, Линкольн. Начальник полиции в Эдгартауне – мой друг. Завтра я к нему загляну. Расскажу о своих подозрениях.

– И каковы они?

– Та девушка с острова не уехала.

– Значит, передумали.

– Да.

– Ладно, но опять-таки – зачем сообщать об этом мне?

Старик хмыкнул, но совсем не весело.

– Потому что, Линкольн, я предлагаю вам возможность вступить в клуб “Мы недобро относимся к девушкам”. Как его основатель, я имею право. Хотите предупредить своего друга Мики? Пускай уходит в бега? Так и пожалуйста.

– Послушайте, мистер Гроббин, я уважаю ваши профессиональные инстинкты, но Мики не имел никакого отношения к исчезновению Джейси.

Старик на это лишь покачал головой.

– Но вы этого не знаете

. Вы в это верите. Вот вам мое слово: знание и вера – совершенно разные зверьки.

– Как вам будет угодно.

– Нет, Линкольн, это не как мне будет угодно – или вам. Факты смотрят нам в лицо. Факты вроде того, что у вашего друга Мики уголовное прошлое в штате Коннектикут, где его арестовывали за избиение человека так, что тот впал в кому. Два часа назад вы этого не знали. Теперь знаете.

– Вот только ничего подобного я не знаю, поскольку – со всем должным уважением – я на самом деле не знаю вас. Познакомились мы только сегодня – ну, вчера, – и вы последние полчаса рассказываете мне о всяких избивателях жен, которых пытались выгородить, служа в полиции. И вы с Троером старые друзья. С чего бы мне не заподозрить, что вы его выгораживаете?

– Ну, рассудите сами. Вы закончили колледж Минерва. Чего ради мне вам рассказывать о вашем друге такое, что вы с легкостью можете опровергнуть, если я лгу.

– Потому что я могу вам и поверить.

– Но вы же не верите.

– Нет, не слипается. Если за Мики уголовка… если он напал на отца Джейси, как вы утверждаете, почему он не сел в тюрьму?