Шарлатан

Я обанкротился, и все мое имущество продано.

С 23 августа я не покидаю постели. Я похудел со ста семидесяти пяти фунтов до ста тридцати. Ампутированная кость продолжает ныть, и рана на ноге все еще не затянулась. Я постоянно мучаюсь от боли…

До судебного преследования мы еще могли просить в долг, но теперь даже близкие друзья отвернулись от нас…

В прошлом я всегда аккуратно, до последнего цента, выплачивал вам гонорар. Однажды мне пришлось взять деньги в долг, чтобы заплатить вам. Теперь, поверженный и беспомощный, я прошу вас оказать мне милость…

Справедливо полагая, что Дэвис проигнорирует его просьбу, Минни обратилась к своей подруге Мори Хьюз:

Если это дело дойдет до суда, мы погибли… У нас нет денег ни на нужных свидетелей, ни на то, чтобы нанять местного юриста. Я не хочу, чтобы ты думала, как думают многие, что при желании мы достанем деньги. Это сложившееся у многих представление, что у нас кое-что припрятано, совершенно обезоруживает нас и вредит делу…

Я молю Господа, чтобы ты поняла истинное положение вещей так же ясно, как понимаем его мы. Если ты решишь спасти нас, то делай это одна, собственными усилиями.

Уже перед самым концом доктору выпало испытать радость – он узнал, что Нормана Бейкера признали виновным в мошенничестве по почте – средство от рака из арбузных семечек, кукурузных рыльцев, карболовой кислоты и воды[51]

было признано недостаточно эффективным, чтобы избавить его от четырех лет заключения в Ливенворте.

Бринкли (ошибочно) посчитал, что в разоблачении Бейкера основную роль сыграл он. «Это я натравил на него моих друзей в Арканзасе, – заявил Бринкли, приподнимаясь в постели. – Окружной прокурор, судья и я собрались вместе и решили, какого срока он заслуживает… Думаю, я сполна отплатил ему за переманивание моих пациентов и за те пятнадцать тысяч долларов».

Но момент радости был краток. Шестого мая, в День матери, он отправил Минни письмо, выдержанное в элегических тонах:

Нас закалило пламя преследований и разочарований… Мы должны держаться и идти рука об руку, устремляя взгляд к сиянию вечности. Если я пересеку черту раньше, я буду ждать и смотреть на тебя оттуда…

Ты ответственна за нашего сына Джонни. Отдавай ему все свое время и способности. Он такой же нежный цветок, как и его отец.

Позднее Минни сделала приписку к тексту:

Последнее любовное письмо.

Наша любовь была истинной, и наша преданность сделала наш брак успешным.

Когда 26 мая 1942 года Бринкли скончался в Сан-Антонио во сне, он был одним из самых известных людей в США и единственным, кому удалось избежать множества судебных расследований. Ему пели панегирики в Дель-Рио. Он был похоронен под большим надгробием в Мемфисе, Теннесси, в городе, где он встретился с Минни.

После долгого царствования, увенчавшегося крахом поистине шекспировского масштаба, как это всегда бывает, ему воздали должное даже враги.

«Как немного надо было бы подправить в этом характере, – сказал Уильям Аллен Уайт, – чуть больше честности здесь, капельку проницательности там, и этот человек мог бы вести за собой людей». Моррис Фишбейн также по-своему воспел его: «Пройдут столетия, прежде чем появится человек такой вопиющей вульгарности, обладающий столь плодоносным воображением и непомерным эгоцентризмом». Но никто не сказал о своих чувствах лучше, чем один чудак из толпы: «Я всегда знал, что он меня морочит… и все-таки он мне нравился».

Доктор умер, не подозревая о своем богатстве.

Эпилог