Щи и жемчуг

Сквер — это место в центре города, где продают мелкие сувениры из уральских самоцветов, всякие безделушки и даже игрушки из киндер-сюрпризов. А еще — местные художники продают картины и рисуют портреты на заказ тут же на улице.

— И почему ты ее привезла такую грязную? Позорите меня! Неряшливо выглядишь! — ругается мама.

А на мне любимый синтетический свитер (бабушке было все равно, что я надену) с малиново-алыми рукавами и, кажется, рыжим лисенком на белом фоне на груди. На нем несколько пятен и одно большое, жирное…

Мама очень недовольна. А я очень рада. Тёплый летний вечер, я прыгаю по скверу от продавца к продавцу, надоедаю им расспросами и бесконечно разглядываю товары. «Не трогай, девочка!»

В центре сквера интересный несимметричный фонтан с квадратными краями, выложенный плитками. Можно долго нарезать круги по периметру, цепляясь за стволы ив, ветви которых свисают почти в воду.

У фонтана можно встретить детей других художников и поиграть вместе, поболтать о своих важных детских делах.

Но самое привлекательное — поменяться игрушками с владельцами киндеров. У меня есть папа-акула из коллекции, но он мне не нравится, так что я надоедаю мрачным мужчинам с игрушками. В конце концов, продумав все пути, я выбираю парочку танцующих акул — принц и принцесса. Две игрушки вместо одной. Но так можно! Они ведь в наборе. Выгодная сделка.

Мрачный мужчина меняется со мной и кладет мою игрушку в форму из-под конфет. А я думаю о том, что теперь смогу сочинять счастливые истории про моих влюбленных акулят.

* * *

Сквера того больше нет. Сначала оттуда выгонят художников в аллею, там они, пропыленные трамваями с двух сторон, по-прежнему будут платить дань за право постоять один день бодрым ребятам в коже. Потом и вовсе — на отшиб, к цирку вместе со всеми лавочниками и торговцами лубочными картинками.

Наконец, уничтожат сквер с необычным фонтаном и большими ивами, чтобы построить страшный торговый центр, похожий на гигантский гроб.

И только мать все так же мной недовольна.

XVI

— Вставай, все проспишь! — командует мама.

— Я никуда не хочу! Это воскресенье — единственный день, когда я могу спать, сколько влезет! — хнычу я и прячусь под одеяло.

— Пойдем на лыжах кататься!

— Да не хочу я!

— Вставай и поехали! Смотри, какой день хороший!

Мне нравятся мои лыжные ботинки. В них, конечно, так гулять нельзя и холодно, но они новые — это, во-первых, а во-вторых, на них красивые сиренево-бронзовые кожаные полоски с краями, будто нарезанными ножницами-зигзагами. Мама купила мне весь лыжный набор: лыжи насыщенного голубого цвета с ярко-красными и желтыми полосками, такого же цвета лыжные палки.

И только на чертовых креплениях пришлось сэкономить. Они как-то неровно сварены, так что пристегивание левого ботинка каждый раз превращается в пытку. А правое крепление самопроизвольно расстегивается на ходу.

На улице ветрено, ноги в ботинках скользят по снегу, в осенней куртке холодно, но мама никогда меня не кутает, когда я катаюсь на лыжах или коньках: «Разоденешься, вспотеешь — так легче простудиться. Да и как ездить-то в шубах?»

Недалеко от нашего дома красивый лес. Высокие темные сосны и лыжня — будто переплетенные пути на конечной станции каких-то поездов.

Тут начинаются муки с креплением.

— Да что ты там возишься!

— Не могу, не получается… — ною я. — Помоги!

— Давай сама, а я посмотрю.

Я ломаю ногти и прищемляю пальцы, а мама лишь кричит:

— Ну, поехали! — и уезжает далеко от меня.

Дорожки лыжни постепенно сливаются в одну бесконечную глубокую колею. Приходится уступать дорогу, выпрыгивая в сугроб. Вот малышня едет на санях с горы и готова в тебя въехать. Вот на пути знакомая учительница музыки из школы искусств — теперь секрет ее стройности раскрыт.

Сосны в глубине леса будто звенят, в голове играет какая-то новогодняя песенка. Впереди озеро: чтобы выйти на него, нужно пройти коротенький, но очень крутой подъем.

— Ну, поднимайся елочкой, как я тебя учила!

— Да я не умею! Можно я лыжи сниму?

— Нет, нельзя! Учись!

Я пытаюсь забраться елочкой. Задники лыж попадают друг на друга, ноги разъезжаются, и я падаю на спину в какое-то нелепое полусидячее положение. Лыжи втыкаются в сугроб, и все, о чем я думаю, как бы их не сломать!

— Теперь уж отстегивай, поднимайся!

Мама стоит надо мной на горке и наблюдает. Руки до креплений не дотягиваются, замок на них мне не поддается. Я уже начинаю плакать от обиды. Какой-то проезжающий лыжник вызывается мне помочь, но мама его сразу останавливает: «Пускай сама, пускай, пускай!»

Про себя я проклинаю мать, нарекая ее самыми скверными именами: «Погоди у меня, припомню я тебе эти лыжи!!» В какой-то момент крепление сдается. Я с облегчением целиком ложусь в снег. Лыжи целы. Мамы уже нет, она где-то далеко…