Щуки в море (СИ)

Чёрный октябрь девяносто третьего и война в Чечне развалили все его иллюзии. Ельцин оказался очередным кровавым диктатором, либералы и правозащитники — нигилистами, стремящимися всё развалить, а Запад — жадным и лживым спрутом. Удар был настолько силён, что парализовал его почти полностью. Меткий стрелок, с собственным арбалетом, вокруг полно омоновцев, и именно тех… Но Артур оказался совершенно не готов к тому, что обломки собственного иллюзорного мира завалят его в мире реальном. Вдобавок все его товарищи проявили себя или активными ельциноидами, или, в большинстве своём, попросту пофигистами.

Он вернулся в Тулу и устроился в доживающую свой век государственную контору. Платили там копейки, зато был Интернет, где можно было проводить почти всё рабочее время, а в свободное — думать. Не забывал Артур и про общее образование, за несколько лет добавив к своим знаниям богословскую начитанность, два иностранных языка и пару языков программирования. Он увлечённо читал публицистику (оказывается, в России есть не только нигилисты!), стал завсегдатаем футбольных гостевух, ездил на футбол в Москву и не только, весело болтал с приятелями… и понемногу спивался, найдя ещё один иллюзорный мир, который даже не надо строить самому — за тебя всё сделают пиво и водка.

На этом и застал его тот февральский вечер, когда «брат во Спартаке» Толян предложил хорошую работу остроумному и разговорчивому знакомому. Никто не подозревал, что сам с собой этот знакомый ведёт совершенно другие разговоры. Даже заливаемая пивом, душа прежнего Артура Малиновского, гневного и непримиримого, всё ещё продолжала потаённо гореть, в его домашнем компьютере были философские наброски, цитаты и кое-какая информация, а в шкафу лежали части разобранных арбалетов.

* * *

— Ты сейчас не работаешь? Дай я посижу, — попросил Виктор — ноутбук они купили пока один на двоих.

— Ага, садись. На конский форум[6] полезешь?

— Да, почитаю… С-сука! — выдохнул через несколько минут Виктор через яростно сжатые зубы.

— Что такое? — реакция Артура была вполне естественной.

— Да опять этот гад! — непроизвольно вырвалось у Виктора. — И опять за старое!

— Так что за гад, ты можешь объяснить?

— А, ладно… Короче, есть такой мент, Пахомцев[7]. Сначала в октябре девяносто третьего, когда Ельцин с парламентом воевал, примазался к омоновцам, мародёрствовал с ними, девушку одну изнасиловал, ну и вошёл потихоньку во вкус. Отделение у него гнилое оказалось, половина дружков — такие же гады, а другая половина — не совсем гады, но тоже против своих не пойдёт, покроет! Куражились над задержанными, били, связывали, отбирали всё…

— И так увлеклись, что убили кого-то, я правильно понимаю?

— Конечно, а чем ещё всё это могло закончиться? Убивать, понятно, не хотели, у мужика просто сердце больное было, не выдержал издевательств. Так всё равно от тюрьмы их отмазали! Самого молодого погнали из ментуры и условный срок дали, типа раз молодой, то пусть за всех шуршит, а остальных просто по другим отделениям раскидали. Вот какая зараза этих фашистов на службе держит? Начальничек тот, правда, на пенсии уже.

— «Балодис сказал — фашист. Хуже фашиста, потому что эта гадина жрала всё время наш хлеб!..»[8] — процитировал Артур. — А ты-то откуда знаешь про «подвиги» этого урода?

— Да вот, пишет мент из того отделения, где он служит щас. И предупреждает, чтобы в поддатом виде, особенно по вечерам, держались подальше от ментуры, а то Пахомцев все карманы вывернет, он, чтобы с напарником не делиться, один грабит — типа «пройдёмте в отделение», а сам заводит человека в укромный закоулок и… — Виктор зло посмотрел на экран ноутбука. — Но этот, который пишет, опять же против своего не пойдёт! Хоть предупреждает, и то хорошо.

— И царю-батюшке такие пахомцевы не мешают, — язвительно заметил Артур. — На его власть не покушаются ведь, а у властюков какой принцип? «Пусть неправедно, лишь бы спокойно». Но, кроме царя, есть ещё и народ, нет?

— В моём лице, ты хочешь сказать? Так я один, понимаешь? Не в том даже дело, что спину прикрыть некому. В себе держать не смогу — вот что главное! Поделиться надо с кем-то, поговорить… Ну десантник я, а не киллер-одиночка! Да, воевал, и «двухсотые» на мне есть, но всегда боевые товарищи рядом были.

— Критическая масса нужна? — Артур был физиком, и ему сразу пришло в голову именно такое сравнение. — Знаешь, прекрасно понимаю. Но ведь ты уже не один, и как раз делишься! И девяносто третий год, я смотрю, тоже ельцинским карателям простить не можешь. Глаза такие гневные были…

— Да у тебя такие же сейчас! Ну да, я и в армию… Подожди, ты сказал — «тоже»?! — гнев на лице Виктора стал постепенно сменяться обретением

.

Они смотрели друг на друга, и каждый видел во взгляде напротив будто отражение своего собственного. А через минуту встретились и их руки — словно половинки первого ядерного заряда.

Критическая масса была достигнута.

* * *

— Дэвушка, бутылку «Московской» и мясо.

— Мясо какое?