Щуки в море (СИ)

«Хоть смертной казни в России, слава Богу, уже нет, а то бы уж ты развернулась!» — думал Артур, сидевший в машине сзади и как раз в этот момент поднимавший с пола «Кедр», на этот раз с штатным ПБС[16] — они всё же слегка отступили от просьбы Регины Аскольдовны, поскольку машину Алина водила гораздо лучше его, а критичным сейчас было мастерство именно пилота, а не стрелка. — «Но всё равно — если сложить все твои несправедливые приговоры, то на несколько пожизненных сроков хватит! А сколько людей умерло на зоне? Сколько — покончило с собой, не вынеся чиновничьего произвола? Сколько, наконец, просто сломалось и спилось, не найдя себя и своей жизни после тюрьмы?»

Треск выстрелов оказался неожиданно тихим — затвор «Кедра» и то лязгал громче, да и работающий мотор тоже смазывал звуки. Алина сразу же тронула машину, даже не повернувшись вбок полюбопытствовать — она знала, что Артур стреляет очень хорошо.

Невыносимо хорошо было и Зое Верейкиной, воображавшей последними каплями сознания, что она читает в суде приговор. Наконец-то сбылась её мечта — огласить приговор лёжа! А вокруг продолжалась жизнь — падали листья, моросил мелкий дождь, визжала так и не успевшая завести машину похмельная девица, и серая «Мазда», набирая скорость, выезжала со двора на туманную улицу.

* * *

— Как оно? — встревоженно спросила вернувшаяся с работы Ната.

— Да вроде ничего, — вспоминал Артур. — Ацетоном всё протёрли в машине, а пол водой залили. А на сиденья мы заранее полиэтилен положили. Машину в каком-то дворе оставили, ключи на сиденье бросили и дверь захлопнули. Сжечь, понятно, было бы надёжнее, но денег нет Погосяну этому заплатить.

— Мы его и так подставили, — скривилась Алина. — Мало того, что машину непонятно когда найдут, так ещё и примерять на него соучастие в мокром деле начнут, это уж «без почему».

— Вот пусть на своей шкуре почувствует, что такое быть несправедливо обвинённым! — Ната очень тяжело переживала смерть Регины Аскольдовны и была дико зла на Погосяна, равно как и на других фигурантов дела её внука.

— Кинуть ему, что ли, записку под дверь? Написать, где машина? — размышлял Виктор. — Чёрт, безоружная женщина всё-таки! — ему было явно не по себе. — Мы, получается, не лучше…

— Нет, мы — лучше! Потому что рискуем сами, а не ломаем со сладострастием человеческие судьбы из-под безопасного государева крыла, — Артур встал и выпрямился, будто выступая в римском сенате. — И не «безоружная», кстати! Её оружие — вся государственная машина. «Трусливый суд убьёт законом, но тот, кто смел, — мечом!»[17]

— Судье при вынесении приговоров надлежит, образно выражаясь, стоять с петлёй на шее[18], — добавила Алина.

— Косте бы ещё помочь, — прервала античных ораторов Ната, возвращая разговор из смерти к возрождению жизни. — Хотя бы ему, потому что Мхитару мы ничем помочь не можем. Записка, говоришь? — она посмотрела на Виктора. — Я не Погосяна имею в виду.

* * *

Подойдя к своей машине, Хачатур Паруйрович обнаружил под «дворником» уже изрядно намокший конверт. Номера, что ли, сняли, выкуп хотят? Нет, машина была в полном порядке, но всё равно конверту следовало уделить внимание. Предприниматель родом из «святых девяностых» чётко осознавал — как бы он ни отреагировал потом на сигнал неизвестно откуда, принять этот сигнал всё равно надо.

Он ожидал чего угодно — угроз, шантажа, да даже просто просьбы о деньгах, но только не этого. Наклеенные на лист бумаги буквы, вырезанные из газеты, расплывались перед глазами, и ему даже пришлось надеть очки, чтобы прочитать послание:

«Верейкина на вашей совести. Постарайтесь, чтобы на ней не оказался Евменьев. Вы же Хачатур, а не Мататур[19]!»

Хачатур Паруйрович грустно рассмеялся. Надо же, и русские нахватались армянских слов! Послание-то составлял явно русский. А кто такой Евменьев? Ах да, Костя Евменьев, которого тогда закатали на семь лет за бедного Махо. «Несправедливо всё-таки, признаю», — размышлял предприниматель. — «А ведь у русских тоже есть свои Тейлеряны[20] — и меня вот весьма откровенно предупреждают, и Верейкину эту, судью, убили вчера, я знаю. Да самому противно было с ней дело иметь!» — он поморщился от неприятных воспоминаний. — «Евменьеву действительно надо скостить срок до минимума — Махо, дурак, сам тогда нарвался. Эх, кто бы ещё племяннику зрение вернул! Ослепнуть просто за дурь молодую — тоже ведь несправедливо… А сестре я ничего не скажу», — он наконец принял решение и, достав мобильник, позвонил своему адвокату.

* * *

— «Что невесел, генерал? Али корью захворал, али брагою опился, али в карты проиграл?»[21] — Артуру было очень заметно, что друг уже второй день ходит мрачнее тучи и время от времени скрипит зубами.

— Если бы генерал! — окрысился Виктор. — Всего лишь старший сержант, да и то запаса. А генералы как раз весёлые!