Щуки в море (СИ)

Вскорости, когда сумочка со всем содержимым уже превратилась в бугристый кусок оплавленного металла, в автобус на Москву садилась скромница в длинной юбке и шёлковом павловопосадском платке, а в «буханке»[8] до ближайшего маленького городка с железнодорожной станцией тряслись двое — мужчина лет тридцати, не запоминающийся ничем, кроме, может быть, роста, и совсем молодая синеглазая шатенка в джинсах и новых кроссовках.

* * *

Ната плакала — горько, надрывно, безнадёжно.

— Наталь, что случилось? Наталь! — Алина обняла подругу за плечи, но та, вырвавшись, продолжала рыдать, съёжившись на диване. Лишь когда рядом присел Виктор, девушка, обвив руками его шею, судорожно пролепетала:

— Регина Аскольдовна…

— Хозяйка твоя квартирная? Умерла?

— Нет ещё, но сказала, что — завтра. А она мне как родная стала-а… Вот, отдала, — Ната показала радужный амулет. — Теперь уже навсегда. И прощения просила, что квартиру завещать не может. Да не нужна мне квартира такой ценой!

Виктор молчал — любые слова были бы лишними — и нежно перебирал золотистые волосы девушки, лихорадочно соображая, что надлежит сделать ему самому. Выходило, что — ничего! Не в человеческих силах победить смерть, тем более что с ней уже давно договорились и ждут.

Всё же через несколько минут он хмуро спросил:

— Что мы можем сделать для тебя?

— Разве что для меня

, — Ната подняла опухшие от слёз глаза. — Вещи помочь перетащить — пока сюда, потом мы с Линкой комнату снимем. И это… Линка! Регина Аскольдовна очень хотела перед смертью с тобой поговорить.

* * *

— Здравствуй, Алина! — с подругой своей квартирантки Регина Аскольдовна была уже немного знакома. — Так второй амулет у тебя?

— Да, — отрывисто ответила девушка.

— Ох, не буду уж спрашивать, как он попал к тебе! Сама знаю. Наточка — хранительница по наследству, а ты — по мечу.

— Да.

— Поляница[9]… — старушка улыбнулась и вдруг неожиданно крепко сжала руку Алины. — Девочка моя, попросить тебя перед смертью хочу! Наточка не сможет, и мужчин ваших соблазнять не буду, негоже им, — старушка кивнула на дверь, из-за которой доносились приглушённые голоса Виктора с Артуром, помогавших Нате упаковывать свои вещи.

— Кто она? — Алина моментально сообразила, что ей хотят заказать какую-то женщину.

— А ты умная, — одобрительно посмотрела старушка. — Не за деньги прошу, за справедливость! Не возьмёшь ты денег, и правильно — ничем не лучше этой гадины будешь тогда.

— «Раздавите гадину»? — усмехнулась девушка. — Только я сама буду решать — да или нет.

— Ты ещё и сдержанная, я смотрю! По первому порыву ничего делать не будешь, — Регина Аскольдовна тяжело навалилась на спинку кресла. — Знаешь, почему Наточке квартиру не завещаю? Внук у меня есть, хороший парень, но слабый, пропадёт без жилья своего! В тюрьме сейчас, ну выйдет — и куда ему? Не возьмут ведь на нормальную работу, чтобы квартиру снять можно было.

— Поняла. Несправедливо обвинили? В чём?

— Да самооборона, как всегда у нас! — старушка гневно сжала кулаки. — Гулял с девушкой, а к ним армяне пристали. Дураки молодые, ты уж их не трогай! Он отбиваться начал, так парень один упал неудачно и головой об скамейку. Не видит теперь ничего! — она явно сочувствовала парню, ослепшему из-за минутной глупости. — А у него дядя богатый оказался, начал заносить куда надо. Говорила я с ним потом — не последний гад всё-таки, признался, что Махо[10], конечно, сам дурак, но мать его крови требует, а он сестре отказать не может, та уже все глаза над сыном выплакала. Ну и дали дело такой Верейкиной. Занесли ей, понятно, да только она и так рада была стараться, та ещё гнида! Всё так повернула, как будто это Костя мой на них напал. Один — да на пятерых! — она грустно засмеялась. — Сто одиннадцатую[11] пришили, семь лет получил ни за что!

— Один неправедный судья — хуже ста разбойников! — оскал Алины был совершенно волчьим.

— Да если бы просто неправедный! — Регина Аскольдовна смотрела уже со смертной тоской. — Она, как это… садистка! Ладно уж, ревнует государство, не любит тех, кто сам отбивается, но остальные-то судьи так, без большой охоты приговоры лепят, да часто условные — понимают, что просто грязную работу делают за хорошие деньги. А Верейкина эта… — Регина Аскольдовна потянулась к уху девушки и сказала шёпотом то, что даме её поколения никоим образом не подобало произносить вслух.

«Ещё одна маньячка!» — возмутилась про себя Алина. — «Да сколько же их развелось?! Ладно ещё дураки — их, как известно, на сто лет вперёд запасено, но чтобы маньяков на сто лет вперёд? Мой ответ — да».

— Конверт возьми в секретере, там адрес и фотография, — проницательная старушка сразу почувствовала её решимость. — А против армян, значит, ничего не имеешь?

— Я русская, что я могу иметь против людей? («Наполовину эрзянка[12], но всё равно — русская!»)