Шекспир и история

Однако в пьесах периода зрелости драматурга и на­ступившего затем упадка мы, к своему удивлению, стал­киваемся в той или иной форме с теми же идеями29. С одной стороны, в этом факте как будто нет ничего удивительного. Слишком велик был в Англии слой людей, которые являлись носителями социально-уравнительных (не говоря уже о сословно-уравнительных) идей, слиш­ком часто эти идеи связывались — в среде имущих — с народными движениями (одно из них вспыхнуло в цент­ральных графствах Англии в 1607 г.). Естественно, что Шекспир не был бы великим реалистом, если бы в той или иной форме не отразил эти устремления. С другой стороны, мы не можем не задуматься над вопросом, в ка­кой мере неизменным оставалось его личное отношение к страданиям и чаяниям низов. В «Гамлете» могильщи­ки — явные враги сословных различий. В ответ на заме­чания одного из них о том, что звание землекопа и дво­рянина «от Адама», второй не без иронии спрашивает: «Разве он был дворянин?» — и первый могильщик гово­рит: «В писании сказано: „Адам копал землю”». Смысл этих речей хорошо уловил Гамлет: «С этим народом надо держать ухо востро… Клянусь богом, Гораций, за послед­ние три года я заметил: все так осмелели, что простой народ наступает дворянам на ноги» (V, 1). Вообще вся эта сцена несет на себе печать реминисценции знамени­того вопроса Джона Болла, проповедовавшего перед вос­ставшими крестьянами в 1381 г.: «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?». Здесь все при­мечательно. И ссылка на писание, и восхождение к «пер­вому человеку» — Адаму, и установление его «сословной принадлежности», равной сословию землекопа,— все это характерно для идейного багажа народных низов тех дней и способа, каким они аргументировали свои сословно-уравнительные требования («Гамлет», V, 1).

Тенденция к имущественному уравнению явно обна­руживается в реплике одного из восставших горожан в «Кориолане»: «…Все добро — у патрициев. Нас могло бы спасти одно то, что богачам уже в горло не лезет. Если бы они отдали нам объедки со своего стола… мы сказали бы, что нам помогли по-человечески…» («Кориолан», I, 1).

Однако то, что говорили представители низов, не име­ло моральной силы в глазах респектабельной публики. Поэтому обратимся к Лиру. Король, пусть безвластный и нищий, но именно потому ставший символом высшей нравственности,— разве он не заявил:

Богач надменный! Стань на место бедных,

Почувствуй то, что чувствуют они,

И дай им часть от своего избытка

В знак высшей справедливости небес.

«Король Лир», III, 4

Наконец, вспомним кредо Тимона Афинского: кто он — олицетворение феодального мотовства или вырази­тель евангельской притчи «дарение — благо» — в данном случае безразлично, важно лишь, какой смысл «его сло­ва» приобретали в Англии тех дней:

…И что мы можем назвать своей полной собственностью, если не имущество наших друзей? О, какое драгоценное утешение заключается в мысли, что такое множество людей может, подобно братьям, располагать состоянием друг друга!

«Тимон Афинский», I, 2

Итак, уравнительные идеи, которые в первых произ­ведениях Шекспира проповедовали представители низов, в период зрелости драматурга исходят из уст «прозрев­ших» представителей верхов. Правда, в последнем случае перед нами скорее мотивы евангельской благотворитель­ности, нежели свидетельство осознания несправедливости существующего строя. Но вот другой пример: мысль об идеальном устройстве общества, высказанная представи­телем «правителей», оказавшимся (в результате бури) на пустынном острове. Гонзало («старый честный советник короля неаполитанского») говорит:

И королем бы здесь я стал, то, что бы

Устроил я?… Устроил бы я в этом государстве

Иначе все, чем принято у нас.

Я отменил бы всякую торговлю,

Чиновников, судей я упразднил бы…

Я б уничтожил бедность и богатство,

.Здесь не было бы ни рабов, ни слуг…

Ни прав наследственных, ни договоров,

Ни огораживания земель.

«Буря», II, 1

Перед нами противопоставление справедливого строя («возможного» на «неведомом острове») подразумеваемо­му несправедливому строю (на родине). Упоминание об огораживаниях как об одном из наиболее вопиющих во­площений этой несправедливости весьма характерно. И хотя в мечтаниях Гонзало нетрудно разглядеть мотивы, почерпнутые из описаний быта «дикарей» в новооткры­тых землях, тем не менее как они созвучны «Утопии» Мора!

Наконец, вспомним восклицание Имогены в пьесе «Цимбелин» (III, 6):

О, если бы на земле существовали

Такие короли, под чьим господством

Исчезли б рабство, голод и нужда,

Дворцы такие, где одна лишь совесть

Мерилом бы величия служила.