Шекспир и история

Казалось бы, о какой роли народа в истории можно говорить, будучи свидетелем данной беседы? Не значит ли это, что можно согласиться с мнением, будто народ у Шекспира не представлял самостоятельной, а тем более решающей, политической силы, с которой должны были считаться власть имущие? Отнюдь нет. Из истории, вос­созданной в хрониках, следует вывод иного рода: народ не только свидетель событий, даже когда он не проявля­ет свою волю в самостоятельных действиях, его отноше­ние к событиям (выраженное как «настроение», ропот, недовольство и т. п.) — фактор, определяющий их тече­ние и исход. Ричард Глостер, замысливший овладеть ко­роной, хорошо учитывал это обстоятельство. Поэтому он счел нужным призвать лорда-мэра Лондона для объясне­ния «причин» столь поспешной (без суда и следствия) казни Гастингса; поэтому и было поручено проповеднику Шоу публично отрицать законность брака Эдуарда IV с Елизаветой Грей и, следовательно, законность титула его наследников; поэтому Бекингем и отправился в ратушу столицы, чтобы подготовить горожан к предстоящей ко­ронации Ричарда Глостера. В конечном итоге отвращение народа к узурпатору и тирану и предрешило его скорое падение. Желал Шекспир или нет, он увидел в народе силу, которая только своей «эмоциональной реакцией» на происходящее поворачивает ход политических собы­тий. Хотя роль масс сводится, как правило, к одобрению или порицанию тех или иных поступков правителей и происходящих событий, с ними явно приходится счи­таться.

Г л о с т е р.

Ну как? Что горожане говорят?

Б е к и н г е м.

Да что!.. Безмолвствуют, не говорят ни слова.

Г л о с т е р.

Сказал, что дети Эдварда ублюдки?

Б е к и н г е м.

Ну да. Сказал…

О похоти сказал и о насильях

…………………………………………

Над горожанами, о казнях страшных

За пустяки; о том, что он ублюдок,

Что не похож он вовсе на отца;

Потом о вашем сходстве говорил я,—

…Я ничего

Не упустил, что было б вам полезно.

Когда же кончил речь, я предложил

Всем…

Кричать: «Да здравствует король наш Ричард!»

Г л о с т е р.

Ну, а они кричали?

Б е к и н г е м.

Помилуй бог, ни слова не сказали,

Как будто камни или истуканы…

Роль «народа», «одобряющего» замыслы Ричарда, вы­полнили «молодцы» Бекингема, стоявшие в ратуше «поо­даль».

Вверх шапки кинули…

И жидко крикнули: «Король наш Ричард!»

Там же, 111, 7

Это безмолвие народа в момент «избрания» разве не предвещает скорого падения узурпатора?

Еще более убедительно решающая роль народа в судьбе венценосцев изображена в драме «Ричард II». Ликование лондонцев при встрече Болингброка и не­скрываемое презрение к Ричарду предрешили в конеч­ном счете согласие Ричарда на коронацию Болингброка.. Вот слова Генриха IV:

Похитил я приветливость у неба,

Облекся я смирением таким,

Что стали все сердца ко мне стремиться,

Меня встречали дружным криком…

«Генрих IV», ч. I, III, 2

А вот случай, когда непосредственное выступление наро­да круто изменило расстановку сил при дворе Генриха VI.

С о л с б е р и.

Властитель, просит вам сказать народ,

Что если Сеффолка не обезглавят

Иль не изгонят из страны родной,—

Они его отсюда вырвут силой…

«Генрих VI», ч. II, III, 2

И хотя лорд Солсбери только передал королю требова­ния толпившегося у ворот народа, хотя он явился упол­номоченным «от медников», а голос народа, как значит­ся в авторской ремарке, раздавался за сценой, этот голос был достаточно грозным, чтобы «святой» король тотчас уступил и Сеффолк был изгнан из пределов Англии. Разумеется, от изображения подобных эпизодов «втор­жения народа» в ход истории до подлинного осознания его исторической роли еще очень далеко, однако несом­ненно, что сама эта проблема, пусть неосознанно, для Шекспира уже существовала. И это объясняет, почему действия народа становятся в хрониках важнейшим, ти­пическим обстоятельством, определяющим развитие исто­рии в ее решающие моменты.

В заключение остановимся еще на одном вопросе: как трактуются Шекспиром народные движения?

Как мы могли убедиться, Шекспир лишь продолжал ренессансную традицию, усматривавшую в народных движениях источник общественного хаоса и помеху на пути к «улучшениям», ожидаемым от просвещенных ма­гистратов, философа-монарха. С данной точки зрения не делалось различия между феодальными смутами и на­родными движениями. И в том и в другом случае вместо установленного порядка, мира и гармонии утверждался якобы волчий закон сильного.

В «Речи» Томаса Мора, обращенной к восставшим подмастерьям, обрушившим свой гнев на живших в го­роде чужеземцев, «речи», как предполагают, сочиненной Шекспиром (в драме «Сэр Томас Мор»), мы читаем:

Допустим, что они изгнаны и что этот ваш мятеж

Низвел на нет все чины и степени в стране,

Представьте, что вы видите жалких чужестранцев,

С младенцами на руках и жалким скарбом,

Бредущих к пристаням в поисках кораблей.

И что вы восседаете на троне своих желаний,

Что в шуме буйном мятежа умолкли власти

И вы невозбранны в своем самомненье.

Что же приобрели вы? Я скажу вам: вы преподали урок,

Как торжествует наглость и грубая сила,

Как разрушать порядок. Но, поверьте, в подобных условиях

Никто из вас не достигнет почтенной старости.