Шел третий день...

На рассвете Олег, Боткин и Соловей направились воевать СК-4, а председатель, сказав: «Ну смотрите же», ушел в село. Комбайн стоял за кузницей, на лугу, спускающемся к реке. Сначала отвинтили все, что отвинчивалось, оставив лишь бункер на шасси, потом лопатами обкопали колеса так, что они уже не вязли в земле, а наоборот — возвышались над нею. Наконец, с помощью ваги попытались сдвинуть комбайн с места. Шевельнувшись, он снова увяз. Пришлось таскать из деревни доски и выкладывать их на манер рельсов до самой реки. Хорошо еще, в одном дворе обнаружился штабель хороших сосновых досок — должно, хозяева собирались пол перестилать.

Опять обкопали, опять качнули, бункер стронулся, оси заскрежетали, взвизгнули… Агрегат с воем и грохотом помчался к реке и ахнул в воду.

— Всего-то и делов, — задыхался Боткин, — а некоторые сомневались.

Но оказалось, что вода пробивается и под комбайном, и по бокам, и сквозь щели.

— Делаем так, — предложил Олег, — собираем в деревне мешки, короба, корзины, набиваем землей и укрепляем гидротехническое сооружение.

Работали до полудня. Олег несколько раз пытался остановить стариков, но: «Не-эт, паря!» — подмигивал Боткин, а Соловей тихохонько добавлял: «Я ничего, ничего — не волнуйся». Опустили мешки под шасси, законопатили дыры у одного берега, у другого, сверху и наконец запрудили: река навалилась — железа не одолела, подпрыгнула — высокий борт не пустил, в стороны — берега держат. Остановилась, затихла. И вот уже поверхность ее подернулась матовой пленкой, а вот — травинок-сушинок да скрюченных ольховых листьев понанесло.

Неясным оставалось, достаточна ли подпора для того, чтобы затопить брод, но сил для выяснения уже не было. Придя в избу, мужики рухнули и спали до поздней ночи.

— Иван! — позвал Боткин. — Худо мне, помираю.

Зажгли свет. Соловей склонился над Боткиным. Олег стиснул руками виски и замотал головой: «Это я во всем виноват!»

— Надорвался, видать, — шептал Боткин. — Помру… Иван! Иван!.. Хоть не зазря помираю-то? Не зазря? А, Иван?

— Да бросьте вы, дядя Коль! Что вы ерунду говорите? — испуганно зачастил Олег. Лицо его сделалось плоским, родинки поразъехались.

— Чего уж тут, — вздохнул Соловей. — Не зазря. Плохому делу помешали — поле спасли…

— Эх, знать бы наверняка — спасли или не спасли? А, братцы?.. — Олег кивнул и бросился из избы.

Когда он вернулся, Боткин уже сидел на кровати. Соловей понуро стоял у стола.

— Ишь ты! — сердито выговаривал Боткин. — Хотел, чтобы я прежде его убрался! Не выйдет! — и пригрозил Соловью черно-багровым указательным пальцем.

— Что? — оторопело спросил Олег. — Что случилось?

— Приступ был у него, — объяснил Соловей. — Газы подперли.

— А теперь все в порядке, — весело заключил Боткин. — А он: «Не зазря», «Не зазря»…

Олег устало сел на пол прямо у двери и закрыл руками лицо.

— А ты чего мокрый? — поинтересовался Боткин. — Чего там?

— Есть, братцы. Есть подъем! Больше метра — вон как я выкупался!

— Живсырье ты мой родненький! — Боткин, как был, босой, прошлепал к двери, опустился на колени и, обняв Олега, ткнулся ему в плечо. Соловей пошел посмотреть окно, в котором, кроме отражения керосинового огня, ничего не было видно. Потом Коля поднялся.

— Братцы! — он натурально рыдал и не пытался скрыть этого. — Братцы! Ведь получилось же, получилось!

Соловей хмуро одернул его:

— Неча тут, готовь завтрак!

— Какой разговор?! — вскинулся Боткин, широко распахнув руки. — Сделаем!

Чай пили на улице. Вынесли стол, скамьи, самовар, праздничную посуду. Всходило солнце, в низине, над гладью новорожденного водохранилища, плыл туман.

— Теперь здесь чайки поселятся, альбатросы, — мечтательно произнес Боткин. — Буревестники прилетят.

— Хорошо, — сказал Соловей. — Когда-нибудь всем людям будет вот так хорошо.

Олег кивнул, но Боткин возразил:

— Не будет. Потому как кончатся однажды раздолбаи вроде тутошнего директора, и не с кем воевать будет — тоска!

— А если не кончатся? — усмехнулся Олег.

— Тогда изведут они всякую жизнь к чертовой матери.

— Хорошо! — повторил Соловей, не внимая. — Настанет время, и в болотах болота окажутся, где был лес — лес вырастет, а на поля придут крестьяне с плугами.

— Блаженный, — покачал круглой головой Боткин.

— И не надо будет ручьи перегораживать, — вставил Олег.

— А ручьи вновь станут реками, — продолжал Соловей, — и потекут туда, куда текли.

— Блаженный, — утвердился во мнении Боткин.

Вдруг долетело из-за реки бормотанье мотора, и вскоре у брода возникли два «уазика»: один — зеленый, другой — милицейский, желтый. Люди высыпали на берег, ходили туда-сюда, размахивали руками.

— Все, мужики, — сказал Боткин. — Все, отмечтались.

Не глядя друг другу в глаза и не говоря ни единого слова, Олег с Боткиным собрались и отправились к броду. Соловей по-прежнему сидел за столом и пил чай.

— И я б с вами пошел, — повинился Иван, — да хозяйство: зайцы, пасека…

— Тебе хорошо, — вздохнул Боткин. — Ты человек лесной.

— Дак и вы, — Соловей поднял острые плечи, — вы тоже… люди.