Шел третий день...

В гостиной отца диакона, не в меру натопленной и ярко освещенной дюжиной алтарных свечей, поручик увидел обещанного человека. Это был мужчина лет сорока, с коротко стриженными черными волосами, гладко бритый, в дорогом штатском платье. Откинувшись в кресле, он внимательно и добродушно рассматривал вошедшего.

— Поручик Микушин! — отрапортовал, вытянувшись «смирно», поручик.

Тот молча кивнул.

— Алексей Панкратович! — добавил Микушин, слегка подумав, и щелкнул каблуками.

Тот снова кивнул и указал на свободное кресло напротив. Обескураженный таким оборотом знакомства, поручик посмотрел на отца диакона, который сосредоточенно размешивал чай в полупустом стакане, потом на улыбающегося незнакомца и нерешительно сел к столу.

— Ну-с, молодой человек, каковы же дела? — весело поинтересовался приезжий, уперев в поручика неизменяющийся — добрый, все готовый понять взгляд. Микушин, обретя под этим взглядом уверенность, солидно откашлялся, расположился поудобнее, а диакон, вздохнув про себя, что, слава господу, миновали скользкое место, по-хозяйски приостановил разговор, разлил из самовара чайку, успев мимоходом представить выставленные угощения, и только тогда позволил начать:

— Прошу, милостивый государь, Лексей Панкратыч, спаситель вы наш, прошу, рассказывайте.

Приезжий, дернувши головой, усмехнулся, Микушин нетерпеливо кивнул.

— Значит, так: к настоящему моменту в нашем распоряжении две сотни сабель. Ребята отчаянные…

— Верю, — живо согласился приезжий. — Что ни верста — могила, да все купеческие…

— Это прежде, — недовольно признал поручик. — Мне удалось организовать их, а кроме того, влились новые силы — хорошо обученные солдаты.

— Уж не из резервного ли полка? — полюбопытствовал приезжий с усмешкой.

— Именно! — разозлился поручик. — Из расквартированного на станции резервного полка его императорского величества!

— Вон оно что, — покачал головой приезжий. — А мы с Кисляковым все думали и гадали: куда ж полк подевался?.. К сожалению, милостивый государь, этот полк, сформированный на бумаге в 1914 году, даже в лучшие свои времена не превышал численностью полутора сотен солдат. Причем половина из них приняли большевистскую власть и остались в казармах… — Зная, что возражений не последует, он сделал паузу и, вдоволь насладившись молчанием собеседников, удовлетворенно кивнул: — Ну да не в этом дело. Что же вы все-таки предполагаете далее?

— Простите… — поручик нарочито замешкался, рассчитывая, что приезжий назовет себя.

— Сударь, — подсказал тот. Пришлось довольствоваться.

— Простите, сударь, мы ждали вас, ждали ваших распоряжений.

— Какие еще распоряжения? Берите власть, снаряжайте отряд и отправляйтесь к станции. Вас, кажется, должны были обо всем предупредить, — и вопросительно посмотрел на диакона. Диакон согласно крякнул. — Каждая минута дорога, а вы все ждете распоряжений. Не сегодня-завтра кадровые части Кислякова подойдут к станции. Вот там-то вы и пригодились бы со своей сотней — в двести человек я не верю.

Поручик пробовал возразить, но приезжий жестом остановил его и продолжал рассуждение:

— Конечно, раньше времени на станции появляться не следует: вас разобьют солдаты того же самого резервного полка. Но и запаздывать не советую: Кисляков вас дожидаться не будет, а без него вы, простите, неинтересны. Так что не рассусоливайте. Надобно обмундировать людей, накормить, запастись провиантом — в России, милостивый государь, голод, и, когда вы в следующий раз попадете за такой стол, — он обвел рукой диаконовы угощения, — неизвестно. А кроме того, — добавил приезжий несколько утомленным от затянувшегося поучения голосом, — нужны кони, подводы… И люди. Вам следует явиться на станцию с двумя сотнями или хотя бы с полутора, а если менее, Кисляков, пожалуй, и без нас подобрал бы их. Так что необходимо провести в городе мобилизацию. А вы все ждете распоряжений… — И пожал плечами.

— Да-да, виноват, — торопливо согласился поручик. — Касательно военных действий мне все понятно. Все ваши замечания справедливы. Но вот, знаете ли, каким образом взять власть? Я не хочу опозорить себя жестокостью, кровопролитием.

— Именно, — вставил диакон, — как бы это помягче — город наш благонравен, тих…

— Боюсь, и монастырь не даст ни гроша, если люди мои ворвутся в город и устроят погром. Они будут хороши где-то далеко, где их никто и не знает, а здесь… Ведь они — первейшие враги нашего города! Вот от чего, собственно, у нас и происходит заминка. — И Микушин развел руками.

— Ну ладно, — произнес приезжий самому себе и рассудил: — Диакону так говорить положено по службе, а… — посмотрел на поручика, поревел взгляд на диакона. — А что, друг мой, менее бездарного полководца у вас не сыскалось?

Поручик, потрясенный оскорблением, вздрогнул. Диакон опустил голову.

— М-да, — загрустил приезжий, — жаль все-таки, что штабс-капитан Шведов…

Диакон вздохнул и пожал плечами.

— Как же он так? — продолжал горевать приезжий.