Шелковый путь

После полудня прискакал к нему в Пшакшы порученец из Гумбез Сарая. Иланчик Кадырхан немедленно потребовал его к себе. Когда он прибыл во дворец, то увидел, что повелитель Отрара мрачен, брови его насупились, сошлись в переносице. Таким он бывал обычно, когда доносили неприятную весть. Веки его от бессонницы покраснели и опухли, мешки под глазами набрякли. В ответ на приветствие всегда вежливый Иланчик Кадырхан едва лишь пошевелил губами.

— Есть у меня поручение, которое могу доверить только тебе…

— Слушаю и повинуюсь!

— Лазутчиков кагана, прибывших к нам под видом купцов, мы казнили. Остался караван из пятисот верблюдов. В тюках, помимо прочего, имеются слитки золота и серебра. Доверяю их твоей чести. Приведи караван в Бухару, не растеряв ни одного золотника по дороге, и передай все в руки Махаммед-шаха. Вот тебе доверенная бумага, и пусть шах приложит к ней свой знак. Зашей бумагу в чапан.

— Повинуюсь, таксыр!.. Но… не дадите ли вы немного войска? Дорога трудная, опасная.

— Не дам!

— На караванных дорогах через Кызылкумы воры и разбойники кишмя кишат. Времена надвигаются дурные. Опасности на каждом шагу, таксыр.

— Знаю! Но больше глаз — меньше доверия. Рискни — и отправляйся с одними погонщиками. Ведь силы у тебя хватит на десять человек, а находчивости — на сотню.

— Когда прикажете выехать?

— Завтра на рассвете.

— Может быть, подождем лучшей погоды, таксыр?

— Погода не должна быть тебе помехой. Караван нужно срочно отправить во что бы то ни стало. Пески сейчас не кочуют, так что выезжайте без страха.

— Будет исполнено, благословенный!

— Да пошлет тебе аллах удачи!

Максуд согнулся в поклоне, повелитель Отрара произнес благословение.

По природе замкнутый, новый караван-баши не сказал больше ни слова; с мрачной решимостью он круто повернулся и вышел…

Куда бы ни посылали Максуда, во славу священного духа страны Дешт-и-Кипчак, он беспрекословно выполнял любое поручение мудрого правителя. Ради него он готов был пожертвовать своей жизнью. В бесчисленных опасных походах он не однажды рисковал головой и спасал повелителя от неминуемой, казалось бы, гибели. И теперь он любой ценой исполнит волю своего господина.

Наутро, едва забрезжил рассвет, Максуд встал, облачился в дорожную одежду, обвешал себя оружием и поднялся на крышу дома. Он долго и пристально вглядывался в голубую даль. На небе не было ни облачка; дул слабый утренний ветерок. Он доносил приятные, свежие запахи, от которых расширялась грудь. И вдруг Максуд насторожился, словно почувствовал покалывание в боку. Ему почудилось, будто из-за реки Инжу, простиравшейся к югу, кто-то, затаившись в барханах Кызылкума, пускал в него стрелы. Они будто вонзались в его тело ледяными, колючими струйками. Максуд зябко поежился, недоброе предчувствие на мгновение охватило его. Чего он испугался? Что его встревожило? Он и сам этого не понимал. Долго смотрел Максуд на запад, туда, откуда подул пронизывающий ветер, от которого у него закололо в боку. Но ничего, кроме черной мглы, там не увидел. Нельзя было, однако, мешкать. Таков был наказ повелителя.

Максуд быстро дошел до караван-сарая, расположенного за Кан-базаром. Здесь, за оградой, царила суматоха. Сильные, мускулистые погонщики трудились в поте лица. Бегая на носках, они сноровисто вьючили верблюдов. Работа спорилась: по нескольку человек поднимали тяжеленный тюк, подтаскивали его к боку лежащего верблюда, волосяными арканами крепко привязывали его к тюку, который находился с другого бока, затягивали, закручивали узлы джингиловой палкой. После этого они рывком повода поднимали недовольно ревущего дромадера, отводили его за ворота караван-сарая, ставили в ряд — будто бусы нанизывали на ниточку. Эта привычная суматоха длилась столько, сколько времени необходимо, чтобы вскипятить молоко. Наконец все верблюды были навьючены и поставлены в длинную, как журавлиная стая, цепь.

В глаза Максуда ударили первые лучи всходившего солнца. Когда караван из пятисот верблюдов прошел ворота Дарбаза, на окраинных улочках только лишь просыпался простой люд. Старики, спешившие к утреннему намазу, с удивлением глазели на караван. Раньше через эти ворота проходили только войска. К тому же этот огромный купеческий караван явно торопился с отбытием. Необычно быстро караван прошел мост через Арысь и свернул к югу, в сторону Инжу.

Максуд торопил погонщиков. Когда солнце, поднимаясь все выше, начало припекать, караван-баши успел уже забыть про свое утреннее недоброе предчувствие. К тому же испокон веков существовало поверье, что, отправляясь в путь, караван-баши обязан быть бодрым, веселым, ибо если он с самого начала станет предаваться горьким думам и пугаться всего на свете, то караван и в самом деле постигнет несчастье. Уж коли решился на такую дорогу, то раздумывать или тем более сворачивать с пути нельзя. Смело гляди в глаза всем напастям, уготованным тебе судьбой.