Шелковый путь

Вплотную приблизившись к кочевью, она натянула повод. Ее ошеломил длинный верблюжий караван. Конец его тянулся еще где-то за перевалом, а головные нары-дромадеры уже поднимались по склону следующего холма. Верблюды были отборные, все сплошь одной — светлорыжей — масти. Они шли, подгибаясь под тяжестью тюков. Это везли приданое невесты. Где находилась сама невеста, зоркоглазая молодка не увидела. На переднем дромадере покачивался богато убранный балдахин; в нем сидело несколько юных красавиц, и невозможно было определить, какая же из них была невестой. В глазах рябило от редких и богатых нарядов, и зоркоглазая молодка почувствовала невольную робость перед этой пышной процессией.

Она вспомнила свою молодость. Отец ее, не расстававшийся с охотничьим соколом, даже одевать свою дочь как следует не мог. А когда выдал замуж, то вместо приданого дал десять батпанов зерна. О боже, как неблагодарно обошлась с ней судьба! Сколько горьких унижений отмерил ей злой рок!

Только теперь она заметила: Баршын сидела не в балдахине, а ехала верхом стремя в стремя с батыром. Донесся до нее вдруг счастливый смех невесты, от которого похолодело в груди. Ей почудилось, будто молодые смеялись над ней. Лицо ее побледнело и сразу осунулось, глаза мстительно блеснули.

Батыр рассказывал невесте про один случай. Оказывается, он давно и ко всем ревновал Баршын, даже с самого правителя Отрара не спускал глаз. Мерещилось ему, что между ними тайная связь. Ведун-Жаланаш однажды шепнул ему: «Иланчик Кадырхан поставил свой походный шатер на краю города, на берегу Арыси. В том шатре он тайком от ханши встречается с какой-то красавицей. Уж не Баршын ли это? Там они и предаются греховному наслаждению». Эти слова вконец лишили рассудка ревнивого батыра: точно пожар охватил сухую нескошенную траву. Оседлав коня, поскакал он к излучине реки, разыскал шатер, разогнал стражу и, распоров мечом шелковый полог, ворвался внутрь. И что же?.. Прямо перед ним стояла насмерть перепуганная девушка неописуемой красоты. Постоял батыр, поглазел и ушел восвояси. Только теперь он догадался, что святой Жаланаш хотел стравить его с повелителем Отрара. Едва не случилось непоправимое, да бог миловал. Об этом случае и поведал Ошакбай своей невесте, и та в ответ громко рассмеялась.

Зоркоглазая молодка круто осадила перед ними коня:

— Батыр, к тебе можно обратиться? Баршын-слу тоже сразу же узнала молодку. Ошакбай поехал к ней навстречу, ласково поздоровался. Молодка ударила плетью коня, свернула в сторону. Ошакбай послушно последовал за ней.

— Значит, нашел себе, батыр, забаву на дороге? Случайная девка приглянулась тебе, стала твоей избранницей? Что ж… да будет счастлив ваш брак! Да посетит удача ваш очаг!

Ошакбай потемнел лицом.

— Оставь свои намеки, зоркоглазая женщина. Говори прямо!

— А что прямо-то говорить? Просто предупреждаю, чтоб не очень убивался, если постигнет тебя разочарование на брачном ложе.

— А тебе что до нашего брачного ложа?!

— Ну как же? Ведь испокон веков кипчакские батыры брали в жены только невинных девиц либо сразу же обновляли постель для любовной услады. Что же это с тобой случилось, кипчакский батыр? Выбрал себе не девицу, не молодку, а мужеподобную бабу! Ну, да ладно, не обижайся, не обессудь за глупые слова. Любила я тебя, батыр. Теперь прощай!

Сказав это, зоркоглазая молодка с места пустила коня вскачь, оставив батыра в недоумении. Нескоро он собрался с мыслями и опечаленный вернулся к кочевью. Дальше уже ехал он молча, стараясь избегать пытливого взгляда насторожившейся Баршын. Кроваво-красный закат долго пылал у горизонта.

В пустынной степи бесцельно металась зоркоглазая молодка; она была как в бреду, ничего не замечала и не чувствовала. Изредка лишь подергивала поводья, и конь послушно сворачивал то налево, то направо. По раздольной степи брели-плыли причудливые тени; вдалеке, казалось, неслышно проносились то ли табуны коней, то ли хищные звери. Молодка ни на что не обращала внимания. Лишь когда конь споткнулся, попав ногой в чью-то нору, молодка на мгновение точно вынырнула из пучины мрачных дум, огляделась вокруг. Но тут же накатилась на нее страшная тоска и безразличие овладело ею. От слез в груди ее стало пусто, будто навсегда покинула ее душа. Дальнейшая жизнь лишилась смысла: ни любви, ни радости. Осталось лишь доживать свой век, испить до дна горькую чашу судьбы. И больше ничего… Она посмотрела вокруг себя и опешила, ледяная дрожь пробежала по телу, лоб покрылся испариной. Она протерла глаза.

В нескольких шагах от нее стоял оседланный конь, На передней луке седла висели два походных барабана…