Поначалу она посмеивалась и беззлобно подшучивала над неказистой внешностью сэра Филиппа. Он походил на мальчишку – невысокий, тщедушный, с невыразительным лицом и рыжеватыми волосами. Впрочем, вскоре она оставила свои насмешки и даже сердилась, если кто-нибудь нелестно отзывался о его виде. Шерли утверждала, что у сэра Филиппа «весьма приятная наружность» и «его душа намного ценнее, чем римский профиль кудри библейского Авессалома или стать Саула». Правда, она еще поддразнивала его за увлечение поэзией, но подобные шутки позволяла только себе и больше никому.
В общем, положение дел достигло той точки, когда, похоже, полностью оправдывалось мнение мистера Йорка, высказанное однажды Луи Муру:
– Ваш брат Роберт либо дурак, либо просто сумасшедший. Пару месяцев назад я бы побился об заклад, что у него на руках все козыри, а он вдруг начинает колесить по округе, а потом застревает в Лондоне на столько дней! Вот вернется и увидит, что все пропало, игра закончена. Вы же знаете, Луи, «В делах людей прилив есть и отлив, с приливом достигаем мы успеха; но если вдруг упустишь миг, вовек он не вернется»[101]
. Я бы на вашем месте написал Роберту и напомнил ему об этом.– У Роберта имелись виды на мисс Килдар? – спросил Луи, словно эта мысль впервые пришла ему в голову.
– Я сам подсказал ему эти виды, и он вполне мог бы их осуществить, потому что Шерли он по душе.
– Как сосед?
– Не только. Я видел, как она меняется в лице и краснеет, стоит только упомянуть его имя. Говорю вам: напишите Роберту и велите скорее возвращаться. Как ни крути, он-то получше этого баронетика!
– А не считаете ли вы, мистер Йорк, что домогаться руки богатой женщины слишком самонадеянно и недостойно для почти нищего выскочки?
– Ох, простите! Если у вас такие высокие понятия и чрезмерно утонченные чувства, то я замолкаю! Сам я человек простой, практичный, а если Роберту угодно отдать бесценный клад сопернику, какому-то жалкому аристократишке, мне-то какое дело? В его годы, на его месте и с его возможностями я бы вел себя по-другому. Никто – ни баронет, ни герцог, ни даже принц – не увел бы у меня любимую без боя! Но вы, гувернеры, всегда такие важные и серьезные, с вами советоваться все равно что со священниками.
Ни лесть, ни подобострастие не испортили Шерли – все лучшее, что было в ее характере, осталось при ней. Людская молва уже не связывала ее имя с именем Роберта Мура, и то, что Шерли, похоже, подзабыла отсутствующего, подтверждало это мнение. Впрочем, она не выбросила его из памяти и продолжала относиться к нему если не с любовью, то по крайней мере с интересом, – об этом свидетельствовало хотя бы усиленное внимание, которое Шерли оказала брату Роберта, гувернеру Луи, когда тот внезапно заболел.
Обычно в его присутствии поведение Шерли странно менялось: она то держалась с ним сдержанно и холодно, то смотрела на него с почтительной покорностью. Сегодня мимо Луи величаво проплывала богатая наследница и будущая леди Наннели, а на другой день она приходила к нему как послушная ученица к строгому учителю. Когда их взгляды встречались, Шерли порой гордо выгибала изящную, словно выточенную из слоновой кости шейку и презрительно кривила карминовые губки, однако уже через минуту покорно опускала голову под его суровым взором, и вид у нее делался такой смущенный, будто учитель мог за что-нибудь наказать ее.
Наверное, Луи Мур подхватил лихорадку в одном из бедных домов, куда обычно наведывался вместе со своим хромым учеником и мистером Холлом. Он заболел, пару суток держался, но потом все-таки слег и уже несколько дней не выходил из своей комнаты.
Однажды вечером Луи беспокойно ворочался на неудобной постели. За ним заботливо ухаживал Генри, который ни на шаг не отходил от учителя. Вдруг кто-то постучал так тихо и осторожно, что это явно была не служанка и не миссис Джилл. Генри приблизился к двери.
– Как себя чувствует мистер Мур? – послышался тихий голос из темного коридора.
– Заходи, и увидишь сама.
– Он спит?
– Если бы он мог заснуть! Входи, Шерли, поговори с ним!
– Боюсь, ему это не понравится.
Тем не менее мисс Килдар шагнула в комнату. Увидев, что она замешкалась на пороге, Генри взял ее за руку и подвел к постели больного.
В приглушенном свете Луи с трудом разглядел Шерли, однако обратил внимание на ее изящный наряд. Внизу собрались гости, среди которых был и Филипп Наннели, дамы сидели в гостиной, и все же хозяйка сбежала от них, чтобы навестить учителя своего кузена Генри. Ее белое платье, прекрасные обнаженные руки и шея, золотая цепочка, подрагивающая на груди, – все это странно мерцало в мрачной комнате больного. Шерли держалась робко.
– Как вы себя чувствуете, мистер Мур? – участливо спросила она.
– Моя болезнь не опасна, мне уже лучше.
– Я слышала, как вы просили пить. Я принесла вам виноград. Попробуете?
– Нет, но спасибо, что вспомнили обо мне.
– Хотя бы одну!
Шерли достала из корзинки тяжелую гроздь, отщипнула виноградину и поднесла к губам Луи. Тот покачал головой и, вспыхнув, отвернулся.