Шесть баллов по Рихтеру

Русалки улыбались настороженно, почти как я. Звездочеты опустили глаза, почти как Рихтер.

Что-то будет, что-то будет – выстукивали их сердца. А может, и не сердца вовсе. Может, кровь у меня в висках. Откуда взяться бьющимся сердцам у нарисованных фигур? А я еще была живой. Вроде бы.

Он подошел так близко, что я почувствовала запах его шампуня. И чего-то еще – горьковатого, терпкого, проникающего насквозь.

– Ангелина, ты не любишь обниматься, – сказал он, – но сегодня придется потерпеть.

Я хотела возмутиться, что за ерунду он придумывает, но через мгновенье оказалось, что я крепко прижата носом к его рубашке. И почему-то мне совсем расхотелось говорить.

Я думала, что увижу его и умру. Сначала. Потом я решила, что не увижу и умру. Был еще промежуточный вариант, несчастный и пораженческий, о котором не хотелось сейчас вспоминать. Но он, конечно, тоже вспомнился: не увижу и не умру.

А получилось так. Увидела. Осталась живой. И даже, кажется, успела услышать, как бьется его сердце. Что-то быстро оно билось. Да и мое тоже. Но это были их дела, сердечные, а не наши.

А мы ушли из времени и из пространства, или время и пространство ушли из нас.

* * *

Нас как будто накрыло волной и несло неизвестно куда, но мне было почти хорошо, а как было ему, я не знала. И чтобы заглушить тревогу, говорила без конца.

– Когда я говорю мальчишкам «нет», они почему-то предпочитают этого не слышать.

– А ты точно говоришь «нет»?

– Точнее некуда. Но это не самое плохое. Самое плохое, что, когда я пытаюсь сказать «да» тому единственному человеку, которого люблю, он тоже не слышит.

– Может, ты тихо говоришь?

– Или на другом языке, да? На женском. Взрыв эмоций и никакой логики – пойми тут, что имелось в виду.

– Я бы понял.

«Когда? – подумала я. – Когда уже это произойдет? Когда ты поймешь без всяких „бы“? Или не надо? Или все и так хорошо? Вот ты, вот я. Вот мы разговариваем. Час, два, три. Чего мне еще? А то вдруг все кончится, и мне останется только – даже не знаю что. Ничего хорошего».

И я решила, что могу сделать только одно – сменить тему.

– Это правда, что со временем желания меняются. Сначала я хотела, чтоб ты меня увидел в том платье. Потом хотела, чтоб ты меня увидел…

– Без того платья? – как будто испуганно перебил он.

Я кивнула.

– Как же я тебя ненавижу, – сказала и улыбнулась.

Он посмотрел странно.

– В смысле, тьфу – люблю, – быстро поправилась я. – Ну ты же понял, что я оговорилась? Может девушка оговориться?

Он все еще смотрел, спокойно, почти весело, но мне показалось, что вот сейчас он встанет и уйдет. И я ничего не смогу сделать.

Почему-то в «ненавижу» он поверил в ту же секунду. И в то, что мне может понравиться кто-то другой. А в «люблю» не верил – страшно представить, сколько.

А я любила. Может быть даже, это и был тот единственный раз в жизни, когда я действительно любила.

– А вот любовь – она для чего? Чтоб было хорошо или чтоб помучиться?

– Конечно, чтоб хорошо! Помучиться.

– На самом деле, любовь – это хорошо. По крайней мере, моя к тебе. А, скажем, моя к нему – это никак. Потому что ее нет.

Я тебя все равно буду любить. Только тихо. Нет, громко тоже можно, но ты вряд ли так захочешь. А я чего хочу? Вот. В этом весь ужас. Я не знаю, чего хотеть. Так, чтобы реально. То есть, знаю, конечно. Чтобы ты был. И чтобы эти дожди закончились.

А ты так изменился. Нет, ты – это все равно ты. Да, самый красивый, самый умный, самый настоящий. Кстати, у тебя губы как будто – а, неважно. Я же сказала, что буду любить тихо.

Ответ на все мои вопросы напрашивался сам собой: «А мы пойдем с тобою погуляем по трамвайным рельсам»[1], но я подумала – нет. Не хочу видеть землю на его подошвах. Ни на чьих не хочу. Хочу солнце, снег и море. И не на подошвах. И тут же вспомнила вечные слова: «Я так надеялась, что все закончится хорошо». Ага, закончится. Ага, хорошо. А дальше что? Живи и помни?

* * *

– А если этот мир правильный? – спросила я. – У тебя же все хорошо, правда? И меня ты не помнишь. Ну не помнишь, я же вижу. Так зачем тебе уходить?

Он посмотрел на меня и усмехнулся:

– А если я хочу посмотреть?

– Да на что там смотреть-то?

– Ну ладно, почувствовать.

– Что? – почти заорала я. – Боль? Страх? Бессилие?

– Нет, зачем. Почувствовать, как я тебя любил.

– Да может, ты и не любил вовсе? Может, я все придумала?

– Вот и посмотрим, – сказал он очень серьезно и раскрыл надо мной свой зонт. Звездочеты усмехнулись. Русалки всхлипнули. Чернота стала чуть прозрачней и призрачней.

Глава шестая. Обратно