Шестая Эра. Поверхность

Они двинулись сквозь иссохшие стволы вымерзших пальм и побегов банана, и каких-то акаций, стараясь обходить наиболее толстые, и упавшие стволы. Иней на тех, что были в тени, да и на земле, ещё не растаял, и приходилось внимательно смотреть под ноги, чтоб не оскользатся. Роджер проворчал:

— Старайся не спотыкаться и не падать — колючки!

Пенелопа вдруг спросила:

— А почему ты думаешь, что ящерицы — понабежали?

— Это дотумкать было нетрудно. Чтоб прокормить достаточно большую популяцию таких тварей не хватит никакого «внутреннего» ресурса мяса. А траву эти гады явно не жрут. Вот и выходит, что они — именно понабежали. И регулярно везде тут шныряют. Как раз в поисках — не появился ли, и не размножился ли тут кто. Думаю, не ошибусь, если предположу, что в стенах нашей воронки мы найдём ходы и лазы.

Пенелопа фыркнула:

— Умный, да? Я ж тебе говорила: воронка — карстовая. Конечно, тут есть и ходы, и лазы, и ямы, и провалы. Со своим микромиром.

— Ага, помню. Этакий, так сказать, микрооазис. Экзотическая мини-вселенная.

— Да. — в голосе Пенелопы прозвучал вызов — в ответ на его ироничный тон, — Оазис! И мы, если забыл, как раз поэтому и здесь!

— Помню и это. — он, кряхтя, перелез через поваленный ствол, подал ей руку, — Если, конечно абстрагироваться от мысли, что в оазисах пальмы хотя бы зелёные. Собственно, травой и фруктами питаться пока так и так невозможно, даже если б они были и живы — радиация. А вот животные… Их здесь пока что-то не видать. В-смысле, не таких, как наши кожисто-щитковые друзья, а из тех, кого можно было бы скушать. А мы-то на это где-то подсознательно так надеемся… Мы же (в-смысле — гомосапиенсы) — хищники!

— Вымерзло-то оно вымерзло… Кстати, раз уж ты у меня такой умный — не можешь ли сказать, почему тут все пальмы стоят без крон, а с деревьев словно посбивало ветки? Идём, словно по кладбищу: между не то — столбов-надолбов, не то — остовов.

— Ну, это просто. И вовсе не от ударной волны, как ты могла бы подумать. Всё это, все возможные сценарии и риски, уже много раз проигрывалось ещё при мне: ну, все последствия ядерной зимы.

— И что?

— А то. Снег. — видя, что она обернулась к нему, явно в недоумении, он пояснил, — Снегу, говорю, много выпадало. Особенно в первые годы, когда практически вся влага в атмосфере вымерзла, и превратилась в кристаллы. Вот и нападало. На кроны. На ветки. Конечно, они и обломились! Кстати: по «кладбищу» мы так и так идём. Все эти растения, и даже лианы — мертвей мёртвого.

— А… Что с животными? Думаешь, они тоже?..

— Возможно. Думаю, те, кто населял этот изолят до войны, в любом случае мертвы. Но их-то точно лежать не оставили. Выживших падальщиков, вроде банальных муравьёв, клещей, крыс, да наших любимых варанов-крокодилов наверняка много. Кстати: думаю, что из всех живых мы встретим, кроме любимых пресмыкающихся, именно муравьёв и крыс. Они во-первых умные, а во-вторых — могут легко переживать до пяти тысяч рентген… Не то, что мы. На нас и тот радиационный фон, который сейчас здесь, скажется.

Ну, лет этак через двадцать.

— Тьфу ты, напугал! — она сплюнула, затем вдруг резко дёрнувшись, остановилась. — Что это?!

— Это — яма. Как ты любишь выражаться — карстовый провал. В провале. Ну правильно — как-то отсюда должна была стечь вся та вода, что образовалась от таяния местного снега!

— Уж больно правильные и ровные стены… — Пенелопа и он стояли теперь на кромке трёхметровой ямы, достигавшей побольше чем пятиметровой глубины, и Роджер не смог отказать себе в удовольствии тоже плюнуть — вниз. Он проследил, как его плевок пролетел над воронкообразным углублением в центре, и врезался во что-то, похожее на давно засохшее пятно крови, одно из тех, что оказались разбросаны по всему дну.

— Думаешь, это — кровь? — Пенелопа зябко поёжилась.

— Вряд ли. Чья это может быть кровь? Да и смыло бы давно всю кровь теми же дождями да снегами. Нет, это — явно что-то геологическое. Выход, скажем, особо рыхлых скальных пород — другого цвета. Или уж тогда остатки лишайника какого… Ладно, потопали дальше. Не век же нам тут пялиться в глубины местного унитаза. Желательно закончить хоть какую-то разведку до темноты. А то как понабегут наши кожисто-щитковые друзья…

— Проклятье! Вот уж подходящая компания для первых переселенцев! Впрочем, от перспективки встретить крыс и муравьёв-термитов я тоже не в восторге.

— Не парься. Термиты в этих широтах не водятся. А муравьи если и сохранились, так спят — у них не принято ползать при температуре ниже ноля. Да и невозможно кушать их, если и найдём — муравьиная кислота, всё-таки. А вот крыс есть вполне можно. И очень даже запросто. Я до того, как… — он постучал пальцем по голове, — попал сюда, успел прочесть много книг. В том числе об одном канадском натуралисте, который целых полтора года жил в тундре, изучая жизнь северных волков. Так вот он в целях эксперимента питался тем же, чем и те, кого изучал. Волки, стало быть.

— Оленями, что ли?