Шестерки умирают первыми

Платонов ей нравился, и она искренне хотела помочь ему, хотела, чтобы его неприятности кончились и он смог спокойно жить дома и ходить на работу. Кира не желала ему зла, наоборот, она была благодарна Диме за те дни и часы необыкновенного душевного подъема, который она испытала, играя с ним, ничего не подозревающим, в азартную и опасную игру. Она старалась как можно лучше и точнее выполнять все его поручения, остро ощущая, что он, подполковник из МВД, доверил ей свою жизнь. Ей, убийце-снайперу. Подумать только! Никакому фантасту такое и в голову не придет, думала она, улыбаясь про себя.

А теперь шутка обернулась устрашающей правдой. Жизнь Димы и в самом деле оказалась в ее руках, потому что ей велено было его убить.

Кира отчетливо понимала, что ввязалась в нешуточное дело. Те люди, в среду которых она так упорно прорывалась, не в игрушки играют. Не выполнить заказ нельзя, ее тут же найдут и примерно накажут. Но и выполнять его Кира не собиралась. Она никогда, ни при каких условиях не станет убивать Платонова. Потому что, сидя на скамейке на пустынном бульваре и слизывая с губ стекающие по лицу капли дождя, она вдруг поняла, что выбросила шесть человек из жизни легким движением пальца на спусковом крючке, как игроки, взяв в руки колоду карт, первым делом выбрасывают ненужные для игры шестерки. Сначала убирают эти шестерки, и только потом начинается собственно Игра. Оказывается, убить незнакомого человека, внушая себе, что это не более чем движущаяся мишень, совсем не то же самое, что убить человека, с которым ты прожила десять дней бок о бок в одной квартире. С которым ты разговаривала. Для которого готовила еду. Которому помогала и сопереживала. Человека, которому ты нравишься. И который тебе доверяет. Нет, это совсем не одно и то же.

Поэтому единственное, что ей нужно сейчас, это придумать, как спасти Дмитрия и себя. И на все про все у нее времени — до вечера вторника. В крайнем случае — до утра среды.

Глава 12

1

Старушки в этом подъезде оказались, как на подбор, словоохотливы. То ли дети и внуки их навещали редко, то ли характер у всех них был открытый, дружелюбный и любознательный, но, так или иначе, о своих соседях по подъезду они знали много и рассказывали о них охотно.

Особенно долго пришлось просидеть у семидесятишестилетней Марии Федоровны Казаковой, живущей на первом этаже.

— Ой, бедная девочка! — причитала старушка, взмахивая руками, но не забывая при этом подливать гостье чаю и подкладывать в розетки варенье. — Растет ведь без материнского пригляду. Отец-то у нее хороший, достойный, да только он на работе круглые сутки. А Верка — не мать, а ехидна. Что ни день — то пьяная. Как она девочку-то до сих пор не угробила — не пойму. Чудом разве что.

— А что же она не лечится? — спросила Настя, с удовольствием слизывая с ложки сироп от абрикосового варенья.

— Так не хочет, — вздохнула Мария Федоровна.

— Может, им лучше развестись? — предположила Настя.

— Да куда им! — безнадежно махнула рукой старушка. — Уж мы сколько раз ему говорили: забирай, мол, дочку да подавай в суд на жену, чтобы развели и родительских прав лишили.

— А он что?

— Ничего. Головой качает. Не могу, говорит, такому позору жену предавать. И дочку жалко. В школе-то сразу узнают, что у нее мать — алкоголичка, лишенная родительских прав. Знаете, дети ведь жестоки, затравят они ее. Да и учителя в нынешнее-то время не особо умные, не то что не защитят ее от других детей, а еще и сами добавят масла в огонь. Нет, он правильно делает, благородно. Сам себе жену выбирал — сам свой крест и неси, на других не перекладывай.

— Да ведь ребенок же растет, — возразила Настя. — Девочке-то каково? Она же себе мать не выбирала, почему она должна страдать из-за ее пьянства?

— Вот и получается палка о двух концах, — согласно кивнула Казакова. — И дочку жалко, и жену жалко, и против своей совести идти не хочется. А совесть ему велит жену из дома не гнать.

— Да? — хмыкнула Настя. — А совесть ему не велит создать ребенку нормальные условия для жизни?

— Ой, дочка, путано все это. И так нехорошо, и эдак. Пусть уж он сам разбирается, не нам с тобой его судить.

— Ну что вы, Мария Федоровна, я же не для того, чтобы его судить, к вам пришла. Я участковому помогаю, у меня что-то вроде практики. Вот он меня попросил пройтись по участку, с людьми поговорить, может, у кого соседи беспокойные, или дети неблагополучные растут, скандалы в семье и все такое. Благодаря вам я теперь знаю, что за девочкой надо приглядывать, чтобы от рук не отбилась, в плохую компанию не попала. А осуждать ее отца за то, что с женой справиться не может, — не наше дело, это вы правильно сказали.

— Он ведь и голос на Верку никогда не повысит, видно, любит ее все-таки, — заметила Казакова.

— Так-таки и не повышал никогда? — усомнилась Настя. — Не поверю. Так не бывает. Может, вам не слышно?