Шестерки умирают первыми

«Я должен это сделать, — твердил себе Платонов, растерянно мечась по квартире, — я должен собраться с силами и сделать это. Тем более вчера утром я на это намекал. Нужно продолжать свою линию, словно ничего не случилось, словно я ничего не знаю, не видел никакого револьвера и ни о чем не догадываюсь. Теперь я понимаю, почему не мог нормально воспринимать ее, как всегда воспринимал женщин, особенно красивых. Потому что она не такая, как они. Господи, как же мне это сделать? Где набраться мужества? Где взять мужскую силу? А вдруг у меня ничего не получится? Тогда она сразу догадается, что я все понял. Нормальный мужик не может заниматься любовью с женщиной-убийцей. И если я не смогу, если у меня не получится, сразу станет понятно, из-за чего».

Он не понимал, почему Кира задерживается, и нервничал, оттого что не мог точно прикинуть, когда она придет и есть ли у него в запасе еще какое-то время. Наконец ему удалось взять себя в руки и мысленно составить примерную схему той пьесы, которую ему придется разыгрывать, когда вернется хозяйка квартиры.

Когда она вернется, он сделает вид, что спит. Полежит тихонько, послушает, что она будет делать, потом «проснется», позовет ее, попросит присесть рядом с ним на диван и…

Нет, наверное, не так. Он будет сидеть на кухне, изображая глубокую задумчивость. Не встанет ей навстречу, не выйдет в прихожую, а будет сидеть и ждать, пока она сама подойдет к нему. Начнет трагическим голосом говорить что-нибудь душещипательное, всем своим видом показывая, как он страдает. Будет бить на жалость, рассказывать, как ему тяжело от того, что все так получилось, что он не может показать себя настоящим мужиком, ухаживать за ней так, как положено ухаживать за красивыми женщинами, потому что заперт в ее квартире кознями недоброжелателей…

А можно встать в прихожей как истукан, молча смотреть на нее грустными глазами, а потом чуть слышно, но выразительно произнести: «Господи, Кира, дорогая моя, мне было так страшно, я вдруг испугался, что ты не придешь, и понял, как много ты для меня значишь…»

Перебирая в уме возможные варианты быстрого сближения, Дмитрий так ни на чем конкретном и не остановился, решив в конце концов положиться на случай. Как пойдет.

3

Воскресенье незаметно катилось к вечеру, и Насте казалось, что оно тянется уже трое суток. То ли оттого, что проснулась она в четыре утра, в восемь уже разгуливала по парку с генералом Заточным, а в одиннадцать начала обход квартир в доме, где жил Сергей Русанов, то ли оттого, что мысли ее за это время много раз меняли направление и предлагали ей для обдумывания несколько разных и так не похожих друг на друга схем, но к пяти часам она почувствовала себя разбитой и больной. Ночные заморозки к полудню сменились дождем, а сейчас из-за быстро гонимых ветром облаков уже проглядывало солнце, и резкая смена давления отзывалась в ней неприятными ощущениями и слабостью. Руки начали дрожать, голова кружилась, и больше всего на свете ей хотелось завернуться в теплое одеяло и уснуть.

Вернувшись домой после разговора со словоохотливыми пенсионерками, она созвонилась с Игорем Лесниковым, уселась за компьютер и, чтобы убить время, стала снова и снова разглядывать карту Московской области с обозначенными на ней местами убийств, совершенных неизвестным снайпером. Точек на карте было уже шесть, и Настя пристально вглядывалась в них, стараясь уловить хоть какую-нибудь закономерность в их расположении.

Позвонил Леша Чистяков, она поболтала с ним минут пятнадцать, порой отвечая невпопад и продолжая думать о снайпере, убившем внука самого великого Трофима.

— Ася, очнись! — окликнул ее Лешка. — Ты где витаешь? Я тебя спрашиваю, сколько еще ты будешь сидеть за компьютером.

— От забора и до обеда, — отшутилась она, припомнив старый анекдот об армейском старшине, которому удалось соединить пространство и время.

— Если я приеду сегодня, ты меня пустишь за машину на часок? Ты небось опять голодная сидишь, привезу тебе продукты, накормлю, но мне нужно будет немного поработать.

— Что? — рассеянно переспросила она и вдруг выпалила: — Лешик, ты — гений. Приезжай. Я тебя люблю.

— Ты — чокнутая, — пробурчал Чистяков, но Настя была уверена, что он улыбается. — У тебя хлеб-то есть?

— Нету. У меня пусто. Все, Лешенька, целую тебя, приезжай.

Она бросила трубку и метнулась к компьютеру. Соединить пространство и время. Ну конечно! Господи, как просто!

Настя снова вскочила и подлетела к телефону.

— Андрюша, — возбужденно заговорила она, услышав в трубке голос Андрея Чернышева, — срочно найди расписание пригородных электричек всех московских вокзалов и бегом ко мне.

— Зачем?

— Надо. Пожалуйста, Андрюшенька, не спрашивай ничего, не теряй время. Хорошо?

— Ладно. У меня вообще-то Кирилл некормленый, и погулять с ним надо…

— Чернышев, ты хочешь, чтобы у меня сделался инсульт?! — закричала она в трубку. — У тебя шесть трупов висит, а ты о чем думаешь? Сажай Кирилла в машину, бери с собой еду и поезжай. Здесь покормишь его и погуляешь.