Шестикрылый серафим Врубеля

– А раз Коровина спасти не удалось, вчера Артем пошел спасать Петра Петровича. А заодно хотел узнать про своего отца, князя Соколинского. Но Гурко не пустил Пузырева на порог, однако Артем каким-то образом почувствовал, что князю Соколинскому нужна помощь. Чем это закончилось, вам известно.

– Еще один вопрос. Не знаете, откуда у того больного, из клиники Усольцева…

– Его фамилия Оглоблин.

– Откуда у Оглоблина набросок Врубеля к шестикрылому серафиму?

– Артем ему отдал. Пришел в лечебницу проведать, хотел поговорить о матушке, но Оглоблин говорил исключительно о шестикрылом серафиме. На следующий день Артем привез набросок и подарил несчастному.

– Ну что ж, спасибо за откровенность. Вы, Элла, и в самом деле оказали мне огромную услугу.

– Рада была помочь.

– Скажите, вы в фильме не желаете сняться?

– Один раз вы мне уже предлагали…

– На этот раз всерьез. Роль интересная и необычная – я предлагаю вам сыграть саму себя.

– Нет уж, благодарю, хватит с меня ролей! И вам пора заканчивать со съемками. Вы, господин фон Бекк, слишком увлеклись кинематографом. Так увлеклись, что перепутали фильму с жизнью. Признайтесь честно, ведь вы заранее решили, что преступник – Артем? И под эту версию притягивали факты. И, если бы Пузырев не погиб, сгноили бы парня в тюрьме. И все ради чего? Ради эффектного сценариуса. Ваше кино – сплошная ложь.

– А вы своей вины в случившемся с Пузыревым совсем не чувствуете?

– Может, и чувствую, какое ваше дело? – огрызнулась гимнастка.

Скрипнула, приоткрывшись, дверь, но собеседники в пылу полемики этого не заметили. Герман улыбнулся и, смягчая голос, проговорил:

– И все-таки подумайте над моим предложением.

– Спасибо, нет, – твердо стояла на своем Элла. – Все надоело, хочу покоя.

– И чем же думаете жить?

– Продам бриллианты – подарки Гурко и отправлюсь в Италию. Можете себе представить – я, Элла Ковалли, ни разу не была в Италии! Вы там бывали?

– И в Риме, и в Венеции.

– В Венеции, говорят, дома стоят прямо в воде, и все плавают на гондолах. Я мечтаю купить себе домик у воды и стану каждое утро выходить на террасу, пить кофе и пускать по воде фиалки.

– А как же цирк? Как же ваш брат?

– Я слишком долго оберегала Эжена, платила по его долгам и устраивала судьбу. Я устала и хочу пожить для себя.

– Ну что же, счастья вам, мадемуазель Ковалли. Прощайте.

Герман поднялся и, не оглядываясь, вышел из гримерной.