Шипы и розы

Тим сел на песок, обхватил руками колени и опустил голову. Так плохо ему было первый раз в жизни. Он не знал, что говорить, куда смотреть, куда идти и кому верить. Он ничего не знал и ничего не хотел. Малеста дотронулась до его плеча, но он только дёрнул им, скидывая её руку, и опять же ничего не сказал.

Он услышал удаляющиеся голоса и шаги и даже не шелохнулся. Когда к нему приблизился дворецкий и предложил помочь подняться, он только мотнул головой и срывающимся голосом сказал:

– Идите, Джонатан. Возвращайтесь домой. Уже поздно и тут очень холодно.

– А вы, сэр?

– Я ещё посижу.

– Как вам будет угодно, сэр. Для вас оставить тёплого молока?

– Лучше позаботьтесь о леди Малесте. Она сильно перенервничала, как бы не простудилась.

– Конечно, сэр.

Джонатан ушёл, а Тим ещё долго сидел на пустой дороге, дыша лесом и дрожа от холода. Поднялся он, лишь когда начался мелкий дождь. До неприятного колючий, он хлестал по лицу, словно за что-то ругал, но Тим терпел и медленно шёл по направлению к дому. Там все давно спали, и Тим, стащив с себя мокрую одежду, бросил её у кровати, залез под одеяло и долго лежал с открытыми глазами, смотря в потолок. Мысли лезли разные, и только под утро они обрели кое-какое очертание...

***

Тим спустился в столовую, когда горничная уже убирала тарелки. Повсюду сильно пахло лекарствами, и Тим понял, что совсем недавно из дома уехал доктор Уотнер. Приехав в Девонсайд ночью, он просидел у кровати Джейкоба до утра и был вознаграждён отличным завтраком, после которого ещё раз осмотрел Андервуда-старшего и уже тогда принял решение, что его помощь больше не требуется.

Часы в углу пробили восемь, но в доме было непривычно тихо: не шумел садовник, не сплетничали служанки под лестницей, и не сновал туда-сюда вездесущий усач Джонатан. Всё словно вымерло вокруг и не торопилось воскресать.

Тим медленно прошёл к столу, сел на стул и заткнул салфетку за воротник. В чайнике оставался тёплый чай, и Тим плеснул себе немного в кружку.

– Желаете жареное яйцо с ветчиной? – услышал он у себя за спиной и впервые улыбнулся за утро. То был голос Джонатана, а, значит, не всё в доме было так плохо.

– Пожалуй, – ответил Тим. – И распорядитесь приготовить на себя и вашу племянницу. Составьте мне компанию. 

Джонатан кивнул и уже собирался отправиться на кухню, как Тим неуверенно спросил:

– А что леди Малеста? Она уже завтракала?

Ответ не заставил себя долго ждать.

– Леди Малеста уехала рано утром, сэр, когда вы ещё спали. Она просила передать, что из вещей взяла только самое необходимое и только то, что принадлежало ей и ни в коем случае кому-то из вашей семьи.

– Но... – Тим с трудом подбирал слова. – Почему?

– Вероятно, она выбрала жить той жизнью, какая ей нравится, сэр, как вы ей и предлагали. Но в память о себе она просила передать вам это.

Джонатан протянул Тиму книгу. Это был Шекспир с его вечным «Гамлетом».  Одна из страниц была заложена засушенной желтой розой, и Тим, открыв её, пробежал глазами по тексту. Стихи были ему отлично знакомы, но почему-то на одной из строчек заныло сердце. Не выдержав, Тим вскочил с места и бросился на улицу, а книжка так и осталась лежать на столе открытой.

Джонатан поправил желтую розу и разгладил страницы. Всмотрелся в текст и зашевелил губами. Всего пять слов, но он повторял их несколько раз, как будто репетировал:

– За твой успех пьёт королева...

***

три года спустя

В дверь небольшой, но уютной квартиры, расположенной в самом центре Лондона, постучали.

– Откройте, Спенсер, – распорядился Тим и закрыл чемодан.

Новый слуга, отличавшийся до безобразия идеальной исполнительностью, отложил в сторону вытаскиваемые им из книжного шкафа книги и поспешил к входной двери. Монотонное занятие, за которым Энтони Спенсер провёл последние два часа, было прервано на визит нежданного гостя.

Тим окинул взглядом почти пустую квартиру. На сбор вещей ушло почти два дня. Больше всего возились с разными мелочами, от журналов до статуэток, в итоге половину накопленного барахла Тим раздарил зевакам на улице и хозяйке. С собой решил забрать только ценное, но даже того накопилось слишком много для одного человека.

В Лондоне его давно ничего не держало. Практика у мистера Лудлоу заняла всего четыре месяца, а затем умер отец. Оправившийся после удара по голове, он всё же был так небрежен до своего здоровья, что зимним вечером вышел на улицу в одном нижнем белье. Слуги пытались его остановить, но Джейкоб был не в себе и бредил, размахивая руками и крича, что только что видел Малесту за окном. Через несколько дней доктор Уотнер диагностировал у него пневмонию, и смерть забрала его быстро и почти безболезненно.

С тех пор Тим ушёл с головой в семейные дела. Они оказалось запутаннее, чем он думал, и ему не раз пришлось краснеть перед партнёрами-акционерами банка Lloyds&Underwood, что в конце концов ему надоело, и он предпочёл закончить дело о махинациях отца с невозвратными ссудами не путём переговоров, а заплатив крупный штраф.

После наступил черёд фонда.