Широкий Дол

– Но мы же ей не возражаем! – с фальшивым энтузиазмом воскликнула я. – Мы ведь тоже считаем, что Джон должен перестать пить! Дело в том, что вряд ли мы здесь способны сделать так, чтобы он не имел вообще никакого доступа к спиртному. Единственно правильное решение – это отправить Джона к такому врачу, который способен его вылечить. Я этим немало занималась и нашла некоего доктора Роуза из Бристоля, который специализируется как раз на подобных проблемах. Почему бы нам не отправить к нему Джона? Он мог бы оставаться там до полного выздоровления, а потом вернулся бы домой, и все мы снова могли бы быть счастливы.

Взгляд Гарри несколько прояснился, он явно повеселел.

– Да, и пока его здесь не будет, все снова станет таким, каким было всегда, – мечтательно сказал он.

– Ну, тогда ступай и прямо сейчас изложи этот план Селии, – сказала я. – И тогда можно будет убрать Джона из дома в течение какой-то недели.

Гарри, охваченный энтузиазмом, вскочил и выбежал из кабинета. А я стала ждать. Я перечитала письмо по поводу прав на использование реки – проблема водопользования всегда была сущим кошмаром для землевладельцев – и проверила по карте, какие могут быть к нам претензии. Собственно, претензии предъявлял некий фермер, живущий ниже по течению Фенни, который, следуя новому плану ирригации, стал выращивать у себя некоторые влаголюбивые культуры. Он прорыл несколько оросительных каналов и уже собрался открыть ворота шлюза, перегородившего Фенни, когда уровень воды в реке вдруг упал. Это было связано с тем, что нам вновь нужно было заполнить мельничный пруд. Если бы этот фермер, прежде чем строить дорогостоящий шлюз, внимательней следил за рекой, а не сидел, уткнувшись носом в книги, он бы заметил, что уровень воды в Фенни то и дело меняется.

Теперь ему, возможно, придется все переделывать, и он обвинял в этом нас, требуя, чтобы мы обеспечили гарантированный приток воды, словно в моей воле было заставить дожди пролиться или не пролиться. Я углубилась в работу, набрасывая ответ, и едва подняла глаза, когда дверь моего кабинета снова щелкнула.

Я была уверена, что это вернулся Гарри и сейчас расскажет, что все уладил, но оказалось, что это Селия. Глаза ее странно блестели, словно полные слез, и я решила, что она плачет, а Гарри одержал победу. Однако то были совсем не слезы, а неколебимая решимость, да и взгляд, которым она меня одарила, никак нельзя было назвать взглядом побежденной женщины.

– У нас с Гарри только что был серьезный разговор, Беатрис, – безо всякой преамбулы начала она, – но, по-моему, он просто изложил мне сказанное тобой, – к своему удивлению, я уловила в ее голосе легкое презрение, – хотя мы с тобой достаточно хорошо знаем друг друга и вполне могли бы поговорить без посредника. – Да, Селия действительно говорила со мной презрительным, даже насмешливым тоном! – Может быть, ты теперь сама объяснишь мне, каковы твои соображения относительно дальнейшей судьбы Джона?

Я отодвинула в сторону недописанное письмо и аккуратно свернула карту, то и дело поглядывая на эту храбрую малышку, которая, забыв о манерах истинной леди, бесстрашно ворвалась ко мне в кабинет и потребовала объясниться.

– Пожалуйста, Селия, присядь, – вежливо предложила я. Она подтащила к себе старинный жесткий стул с высокой резной спинкой и села, прямая, как натянутая струна. Я встала из-за письменного стола, подошла к ней и села рядом на такой же стул, тщетно пытаясь сделать свой взгляд более теплым, а выражение лица сострадательным. Меня прямо-таки обескураживали ее прямота и неподкупность.

– Мы не можем продолжать жить так, как сейчас, – сказала я, и в моем голосе прозвучала искренняя озабоченность. – Ты же сама видела, какая неприятная обстановка была сегодня во время обеда. Нельзя допустить, чтобы это случалось каждый вечер.

Селия кивнула. Мой рассудительный тон явно одерживал верх над ее гневом. Я заставляла ее увидеть проблему Джона иначе – как некую беду, которая постигла нас всех. Я уводила ее от мысли, что она одна отвечает за него, а всему остальному миру на него наплевать. А также от тех подозрений, что Джону готова навредить его собственная жена.

– Я думаю, мы вполне могли бы и потерпеть некоторое время, – сказала она уже менее уверенно. – По-моему, проблема Джона не настолько серьезна, и ему потребуется всего несколько недель, в течение которых он будет избавлен от какого бы то ни было искушения, чтобы снова стать самим собой.

– Селия, – проникновенным тоном сказала я, – Джон – мой муж. И меня действительно заботит его судьба и его здоровье. Я искренне хочу, чтобы он был счастлив.

Она вскинула глаза, услышав теплые нотки в моем голосе, и с любопытством на меня посмотрела.

– Ты действительно так думаешь? – храбро поинтересовалась она. – Или это одни слова?

– Селия! – с упреком воскликнула я, но мой упрек силы не имел.