Широкий Дол

– Изгой, бандит, – торопливо, даже слегка заикаясь, сказала я. – Прошлой осенью его люди сожгли плантацию мистера Бриггса. Может, и наши изгороди – его работа? Или тут сами деревенские постарались?

– Конечно, деревенские, – уверенно заявил Джон Брайен. – Да и кто еще успел бы прознать про то, что у нас тут творится? Да я точно знаю, кто это сделал!

– И кто же? – спросила я, чувствуя, как к щекам вновь начинает приливать кровь и дыхание выравнивается. Я была готова встретиться с любой опасностью, если здесь, в моем поместье, никакого Браковщика нет. Ибо в какую-то минуту мне показалось, будто у меня под ногами разверзлась земля и из бездонной пропасти, из черных глубин ада ко мне поднимается этот безногий Браковщик, как-то удивительно легко удерживаясь на спине своего черного коня, а за ним следуют два черных пса, точно исчадия ада. Но потом я поняла, что Брайен прав: действительно, слишком мало времени прошло, чтобы кто-то за пределами деревни пронюхал о том, что здесь творится. Если Браковщик и придет сюда, то он придет именно ко мне, за мной. Этот страх преследует только меня, и мне придется повернуться к нему лицом, но сейчас я молила Бога только о том, чтобы Он хотя бы на время избавил меня от этого страха, ибо в настоящее время мой бедный разум лихорадочно пытался решить сразу несколько сложных проблем.

– Кто именно из деревенских? – снова спросила я, но уже гораздо спокойнее.

– Младший сын дедушки Тайэка, Джон. А также Сэм Фростерли и Нед Хантер, – уверенно ответил Брайен. – Они весь день работали страшно медленно и все хмурились. Да они же известные возмутители спокойствия. Они и вчера вечером уходили домой последними, так втроем все время и держались. И первыми сегодня утром к изгороди пришли – видать, посмотреть хотели, какое у меня лицо будет, когда я все это увижу. И все переглядывались, все улыбались друг дружке. Да я готов на свое недельное жалованье спорить, что это они!

– Серьезное обвинение. Такое преступление, пожалуй, виселицы заслуживает, – сказала я. – А свидетели у вас есть?

– Нет, – сказал Брайен. – Но вы же сами знаете, миссис МакЭндрю, что это самые что ни на есть дикие парни, других таких во всей деревне не сыщешь. Конечно же, это их рук дело.

– Да, наверное. – И я, задумавшись, отвернулась к окну, глядя на сад, на выгон за ним и на высокие холмы.

Брайен прокашлялся и нетерпеливо пошаркал ногами. Ничего, подумала я, пусть подождет.

– Значит, поступим так, – через некоторое время сказала я, спокойно поразмыслив: – Мы пока никаких мер предпринимать не будем, и вы им тоже ничего не скажете. Я не намерена ездить в деревню каждый раз, как там что-то случится. Вы велите людям поставить ограду на место, и пусть они как-то починят те куски, что были сломаны. Но этой троице не говорите ни слова – я имею в виду молодого Тайэка, Сэма Фростерли и Неда Хантера. Пусть все пока будет как есть. Возможно, они так поступили сгоряча, просто от злости, и вскоре все об этом забудут. Я пока что готова смотреть на это сквозь пальцы.

Я понимала, что, раз у Брайена нет никаких свидетелей и улик, мы не можем выдвигать обвинения против этих злоумышленников. Деревня закрыла передо мной и свои двери, и свое сердце. Если я отдам под арест самых счастливых, самых озорных, самых красивых парней в деревне, меня уже будут не просто недолюбливать: меня будут ненавидеть.

Эти трое считались поистине неукротимыми еще с тех пор, как их всех вышвырнули из деревенской школы. Впрочем, это их ничуть не огорчило; они только хихикали. Они крали яблоки из нашего сада; занимались браконьерством в наших заповедных лесах; ловили лосося в нашей Фенни. Но всегда кто-то из них первым приглашал меня танцевать во время очередного праздника, а остальные двое при этом от возбуждения вопили и мяукали по-кошачьи, пока я кружилась в танце с их товарищем и на его раскрасневшемся лице сияла счастливая улыбка. В деревне этих парней считали никудышными, но при этом ни к одному из них там не относились со злобой или презрением. Любая девушка готова была отдать все содержимое того ящика в комоде, где хранила свое приданое, лишь бы кто-то из этой троицы за ней поухаживал. Но этим парням было всего по двадцать – та стадия буйного холостячества, когда молодые люди предпочитают общество друг друга и большую пивную кружку обществу даже самых хорошеньких девушек на свете. Так что хоть они с удовольствием и целовались с девушками – зимой под омелой, а летом под стогами сена, – жениться они все же пока не собирались.

Если я их действительно знала – а мне казалось, что это так, – тогда с их стороны это явный вызов. Но если ни с моей стороны, ни от Джона Брайена никакой реакции не последует, тогда вся их затея потеряет смысл. И ее уже вряд ли повторят, ибо это будет попахивать злоумышлением. А я полагала, что они все-таки не до такой степени меня ненавидят, чтобы ломать мои ограждения, когда шутки перейдут всякие пределы.

– Оставьте это, – сказала я. – И не позволяйте им думать, будто вы знаете, что это они.